Наполеоновская империя существовала до 1814 года, когда Наполеон был свергнут европейской коалицией, которая восстановила на троне Бурбонов. Наполеон был сослан на остров Эльбу, королем стал Станислав-Ксавье, брат казненного Людовика XVI, принявший тронное имя Людовика XVIII. У читателей, разумеется, возникает вопрос: а где же Людовик XVII? Ответ: в 1793–1795 годах роялисты признавали королем сына казненного Людовика XVI, десятилетнего мальчика, который был в руках революционеров и вскоре (в 1795 году) умер.
Весной 1815 года Наполеон бежал с Эльбы, сверг короля и вторично стал императором («Сто дней»). После поражения при Ватерлоо (18 июня 1815 года) он сдался англичанам, был отправлен в Южную Атлантику, на остров Св. Елены, где и умер в 1821-м. Законная династия Бурбонов (сначала Людовик XVIII, потом его брат Карл X) правила до 1830 года, когда была свергнута Июльской революцией. Трон занял представитель младшей ветви Бурбонов — Луи-Филипп Орлеанский, который в 1848 году, в свою очередь, был свергнут новой революцией. Дальнейшие события также очень интересны, но явно выходят за рамки нашего обзора.
Мирабо и Робеспьер: «Лед и пламень» Французской революции
1
Томас Карлейль в своем исследовании Французской революции, описывая шествие тысячи двухсот депутатов 5 мая 1789 года, в первую очередь глядит на «величайшего из депутатов нации», то есть Мирабо. Во вторую же очередь он ищет самого незаметного. «Да вот же он! — говорит Карлейль — вот этот незадачливый человечек в лиловом фраке, чистенький, незначительный. Это Максимилиан Робеспьер».
Конечно, Карлейль написал не столько исследование, сколько поэму в прозе о Великой революции, и его оценки — далеко не последнее слово Истории.
И все же он прав уже в том, что сравнивать этих двух людей, как кажется, можно только по контрасту. Трудно представить себе более непохожих.
Вот они: аристократ и буржуа; человек, вся жизнь которого была увлекательнейшим романом любви и сладострастия, тюрем и побегов из них, долгов, дуэлей — и тихий адвокат из Арраса; урод, покорявший женщин темпераментом, красноречием и мощью своей личности — и молодой человек приятной, но заурядной наружности, довольно равнодушный к прекрасному полу. Один — пламенный провансалец с итальянской кровью в жилах, другой — тихий чистенький северянин. Робеспьер никогда не был женат; бракоразводный процесс Мирабо, как и судебные тяжбы его отца с его матерью, были чуть не самыми громкими за все XVIII столетие.
Род Мирабо дал столько замечательных людей, что Дюма, Пикулю или Морису Дрюону хватило бы на десяток романов — и притом достаточно было бы следовать фактам, ну, может быть, кое-где сдабривая их семейными преданиями. Род Робеспьеров — это поколение за поколением судейских чиновников, принадлежащих к элите аррасского третьего сословия, не меньше, но и не больше. В нем были добросовестные, порядочные люди — их гораздо больше, чем в роду Мирабо, но вплоть до последнего десятилетия XVIII века ни одного, кто бы чем-то заметным отличился. Словом, Робеспьер — это «типичный представитель третьего сословия», занимающий свое законное место в обществе, невысокое (если он иногда подписывался «Деробеспьер», то только из безобидного тщеславия), но прочное положение, тогда как Мирабо — представитель высшего сословия, но явно нетипичный, представитель высшей знати, но, в отличие от Робеспьера, деклассированный.
Таковы они как люди. Но и как политики — они почти во всем антиподы.
В тот короткий период, когда их судьбы пересеклись — это было в Учредительном Собрании, членами которого оба они были, — им дали такую характеристику: «Мирабо — факел Прованса, Робеспьер — свеча Арраса». Действительно — пылающий факел и свечка, горящая ровным слабым пламенем…
Один — блестящий тактик, который мечется из стороны в сторону, держа в уме свою основную цель, но при этом готовый добиваться ее разными средствами, настолько разными, что неизбежно задаешься вопросом, есть ли у него какие-то принципы. Другой — строго принципиален, пожалуй — слишком принципиален.
Один — оратор от Бога, другой колоссальным трудом добился того, что стал хорошим — может быть, очень хорошим оратором, но никак не более того. Мирабо, как и Робеспьер, читал речи по бумажке (причем ему сочинял эти речи целый штат спичрайтеров, а Робеспьер писал их сам). Но при этом Мирабо умел также и блестяще импровизировать, Робеспьеру это дано не было.