После победы над Жирондой существовала недолгое время иллюзия, будто теперь можно сразу же перейти к этому справедливому обществу равенства. Жизненная практика разбила эти надежды. Для того чтобы достичь этого общества лучшего мира, нужно было преодолеть еще натиск таких могущественных противников, как…»
Тут я позволю себе оборвать цитату, ибо дело совсем не в том, какие противники обнаружились на четвертой стадии. Если бы их победили, наверно, объявилась бы «пятая волна». Гораздо более убедительным представляется точка зрения французского историка Кине, который пишет: «Дайте Робеспьеру эти несколько месяцев, которые требуют для него сейчас [историки XIX века — поклонники Робеспьера. — А. Т.] — что бы вышло из этого? Он послал бы на эшафот Колло д'Эрбуа, Бийо-Варенна, Бурдона, Карно, часть монтаньяров. Он остался бы еще более одиноким, еще больше поставил бы себя в зависимость от своих врагов, которые ненавидели не только лично его, но и его дело».
Может быть, худшим из пороков Робеспьера была его добродетель, боязнь поступить несправедливо. Именно поэтому он всегда должен был сначала убедить себя, что его враги — это враги Нации. Как он объяснял, «Баррас и Тальен применяли Террор без Добродетели, Шометт отрицал Верховное Существо, Фуше не верил в бессмертие души, Ру и Шометт нападали на собственность». Следовательно — всех их на гильотину. «Ужасное существо, убаюкавшее свою совесть софизмами», — писала о нем Манон Ролан, враг Робеспьера. Но в действительности, пожалуй, дело обстояло еще хуже. Робеспьер не убаюкивал свою совесть — наоборот, он всегда стремился действовать по совести, а для этого — убедить себя в том, что та или иная «мера общественной безопасности» — к примеру, казнь Дантона или Шометта — вполне соответствует требованиям совести.
Жан-Поль Марат: кто он?
1
Олицетворением преступлений революции чаще всего называют Робеспьера; иногда — Сен-Жюста; а может быть, Журдана-Головореза; «верховного судью» сентябрьских убийств Майяра; «лионского палача» Фуше или еще некоторых. Но именно Марат — тот человек, которого чаще всего представляют чудовищем революции. Насколько такое представление справедливо (или несправедливо) — об этом и пойдет речь дальше, вначале же проиллюстрируем, что писали о Марате по прошествии времени. Вот характеристика, которую дал ему Ипполит Тэн, искусствовед и историк, родившийся почти на сто лет позже Марата, и следовательно, лично уже лицо не заинтересованное. Тем не менее характеристика Тэна убийственна:
«Главари партий, ее естественные вожаки — это теоретики, способные усвоить ее принцип и логики, способные вывести из него заключения; достаточно глупые, чтобы не понять того, что задуманное ими дело превышает их силы и вообще человеческие силы; достаточно умные, чтобы понять, что грубая сила их единственное оружие; достаточно бесчеловечные, чтобы применять ее безгранично, и достаточно извращенные, чтобы убивать ради возбуждения ужаса. Между якобинцами три человека — Марат, Дантон и Робеспьер — приобрели первенство и власть, потому что благодаря уродству своих душ они выполнили эти условия. Из этих трех Марат чудовищнее всех. Он стоит почти на грани сумасшествия: постоянное возбуждение, лихорадочная деятельность, неиссякаемая страсть к писанию под влиянием навязчивой идеи… „Когда мне было пять лет, — говорит он сам, — я стремился быть школьным учителем, в пятнадцать лет — профессором, в восемнадцать — писателем, а затем и до конца жизни — апостолом и мучеником. С ранних лет меня снедала любовь к славе, страсть, менявшая свою цель в разные периоды жизни, но не оставлявшая меня ни на миг“. Но когда он пробует сочинять, он подражает или впадает в ошибки. Его „Оптика“ — полное отрицание великой истины, найденной Ньютоном. Он даже не в состоянии понять своих великих современников — Лапласа, Монжа, Лавуазье — и клевещет на них, подобно мятежному узурпатору, пытающемуся без права на то занять место законной власти.
Но что бы он ни писал, что бы он ни делал, он всегда восхищается собой. „Мои открытия произведут полный переворот в оптике“. До него „не знали, какое место занимает в природе электрический ток… я открыл его и указал на его роль“. Он раскрыл тайну местопребывания души; он делает предсказания в среднем два раза в неделю — в первые дни Конвента он уже насчитал „триста предсказаний главных событий Революции, вполне подтвержденных последующими событиями“. При необходимости он мог бы быть победоносным генералом: „Если б я мог вынести путевые лишения, я предложил бы себя: во главе маленького отряда надежных войск легко уничтожить в один день всех мятежников до одного. Я понимаю кое-что в военном искусстве и мог бы без ложной скромности отвечать за успех“.