– Мама дома?
– У нее ночная смена. – Снова эта ухмылка. – А что?
Айви вздрогнула, вспомнив слова Нань: «Есть два типа людей, которые не спят по ночам: грабители и распущенные женщины». На мгновение ее охватило чувство жалости к Роману, но его быстро сменило отвращение. Чтобы избавиться от неприятного осадка, она сосредоточилась на том, что в нем было ей приятно: на глазах и гладкой коже рук.
– Мы с мамой поссорились. Они узнали о вечеринке и увезли меня оттуда при моих… – Она не смогла выговорить слово «друзья». – В общем, теперь меня все ненавидят.
– Мама не ненавидит тебя.
– Нет, не она. Все остальные. Те, кто был на дне рождения. Они такие вещи наговорили… Я…
Роман поднялся со своего стула, сел рядом с ней и осторожно приобнял за плечи:
– О господи. Мне так жаль. Но не стоит так расстраиваться, богатенькие оболтусы самые мерзопакостные в мире.
Айви уткнулась ему куда-то между плечом и грудью. Она не заплакала ни при одноклассниках, которые сплетничали об ее семье, ни при родителях, которые буквально вытащили ее из дома Гидеона, но с Романом все было иначе. Он был единственным человеком, к которому она могла прийти в такую минуту. От этой мысли у нее буквально началась истерика.
Он протянул ей бумажный платок. Она вытерла слезы и высморкалась. Он все еще обнимал ее за плечи. Она взглянула на него сквозь влажные ресницы. В центре радужка у Романа была серая, но вокруг расходились голубые пятнышки, напоминавшие рыбью чешую. Внезапно она сильнее прижалась к нему.
– Ой!
– Прости.
Она сняла бейсболку. Он прильнул к ней. Их губы встретились, но Роман не двигался с места. Смущение? Неприязнь? Айви уже была готова отстраниться, но спустя мгновение он взял ее за подбородок и поцеловал по-настоящему. Ими овладела дикая страсть: они кусали и облизывали друг друга, тяжело дыша; под носом у Романа даже появились капельки пота. Глаза у обоих были широко открыты. Айви удивила невыразимая нежность, с которой на нее смотрел Роман.
Они оторвались друг от друга, чтобы вдохнуть.
– Ты такая красивая.
Эти слова растопили сердце Айви. Такого чувства она еще никогда не испытывала.
– Скажи еще раз, – попросила она.
Роман опять приподнял ее подбородок, и снова… и снова… и снова… С каждым поцелуем к ней постепенно возвращалась уверенность. Наконец она решительно опустила руку и развязала шнурок на своих махровых шортах.
В мире Айви насчитывалось всего несколько более гнусных и аморальных (ее самое нелюбимое прилагательное) поступков, чем лишение девственности назло собственной матери. Но какой во всем этом смысл, если хранить это в тайне от пресловутой матери (да и всех остальных), словно охраняешь собственную жизнь? Она сама не могла себе этого объяснить. Это было глубоко личное.
Конечно, она бы предпочла, чтобы это был Гидеон, – да и любой встречный, честно говоря, подошел бы больше: все чисто, никто не стесняется, а потом произошедшее можно попросту вычеркнуть из памяти. Правда, в конечном счете все это оказалось не так важно. Она запомнила только сильное давление, будто Роман пытался протиснуться в отверстие, о наличии которого она даже не подозревала, ощущения от прикосновений его потного тела и резкую боль. На уроках биологии говорили, что в такие моменты у девочек может открыться кровотечение, но с Айви ничего подобного не случилось. Даже с невинностью не получилось нормально расстаться.
Спустя некоторое время Роман поинтересовался, занималась ли она этим раньше.
– Да, – солгала Айви.
– С кем?
– С одним парнем из школы, – ответила она и, прежде чем он успел что-либо спросить, добавила: – А ты?
– Ты у меня первая.
– Врешь.
– Я серьезно.
Он вытащил сигареты из письменного стола и закурил, стоя у окна.
– Можно мне одну?
Он молча протянул ей пачку. Айви поместила сигарету между указательным и средним пальцами, на отцовский манер, и сделала затяжку. Почти тут же комната поплыла и закружилась. Айви откинулась на мятые серые подушки.
– И все-таки, откуда у тебя этот синяк? Цвет нехороший, – заметил Роман.
– Наступила на швабру.
Их глаза встретились. Он явно все понял, и в этот момент она его ненавидела. Он отвел взгляд.
– Ты голодна? В холодильнике есть пара пирожков. И водка, можно смешать с соком. Тебе понравится.
В тоне Романа послышалось чересчур знакомое искусство владеть.
Да, когда таким голосом говорил Гидеон, за этим чувствовалось восхищение и гордость за каждый предмет, а Роман как будто бы говорил о чем-то грязном и незаслуженном. Хотя должно было быть наоборот: ведь Гидеон родился в богатой семье и не делал ничего ни для того, чтобы жить в роскошном доме, ни чтобы получить хорошее образование или десять лет ходить к логопеду. Роман же – мать работала проституткой, а отец то ли сидел в румынской тюрьме, то ли вовсе уже умер – подрабатывал в местном супермаркете. Гидеон не сделал ничего, чтобы заслужить расположение Айви, а Роман дал ей сорок долларов. Такова цена ее невинности. Сорок американских долларов.