Это было худшее лето в жизни. Айви приходилось помогать матери в китайском супермаркете, банке, на автозаправке и почте. Она вела еженедельный отчет о покупках в мясной лавке, обзванивала телефонных операторов, жалуясь на лишний доллар в выставленном счете, просила о возврате средств в отделе по работе с клиентами и переводила негодующие сообщения Нань, придавая им вежливую форму вопросов. Каждый вечер под чутким руководством матери Айви считала вырученные за сутки деньги и записывала их в книгу доходов и расходов. По субботним утрам она оплачивала счета, пришедшие за неделю. Нань трижды проверяла все написанное, тыкая пальцем в каждую цифру и букву, будто они, учуяв свободу, могли запросто слинять в другое место.
Вдоволь нахлебавшись нравоучений, Айви решила раз и навсегда подтянуть оценки. Она стала учиться больше, чем в прошлом году, но все же не так, как надеялась Нань. Она часами болтала по телефону с парнем, а матери говорила, будто общается с одноклассницами. Та не знала ни о Бретте Уилсоне, ни о юнце из драмкружка, ни о зеленоглазом президенте класса, – вообще ни о ком. Она лишь видела, как дочка, сидя весь день в комнате, читает (как ей казалось) учебники и делает (как ей казалось) домашнюю работу, исписывая страницу за страницей. Айви быстро заметила, что Нань понятия не имеет, как следить за ее успеваемостью. Мэйфэн же теперь жила на другом этаже, поэтому попросту не могла за ней следить. Шэнь попал под сокращение в страховой компании и теперь весь день проводил в библиотеке, ища работу через газеты, а в перерывах играл в го по интернету. Нань с момента переезда так и не нашла нового места. Мэйфэн даже перестала ходить с Остином в «Макдоналдс», какие бы истерики он ни закатывал, жалуясь на отсутствие друзей и проклиная новую школу и местных хулиганов: окрестив его жиртрестом, они выбросили его велосипед в контейнер с помоями.
– На колесе погнулись спицы, под покрышкой гнилые остатки бананов. Можно мне новый велосипед, пожалуйста? – умолял Остин за обедом.
– Нет, – ответила Нань.
– Но почему?
– Папа потерял работу.
– Отца Фредди Абернати тоже уволили, но он нашел другую работу уже через неделю.
Шэнь повернулся к сыну и ударил его по лицу тыльной стороной руки.
– Папа!
– Дай мальчику поесть, – попросила Мэйфэн.
У Остина дрожал подбородок. Он нервно пихал в рот одну ложку риса за другой.
– Посмотрите на него! Тоже мне, китаец! Даже не знает, как пользоваться палочками! – хрипло закричал Шэнь.
Айви до конца жизни запомнит ту ужасную весну в десятом классе: родители, почернев от злости, постоянно ругались, Нань выключала свет в восемь часов, а Мэйфэн наполняла водой пузырьки из-под жидкого мыла и шампуня, а вся их еда состояла из лапши, оладий и жареного риса – и лишь иногда на столе появлялись мясо, свежие овощи и мороженое (она не знала, что оно ей нравитстя, пока семья не перестала его покупать). Однажды вечером, придя домой, она торжественно объявила, что устроилась упаковщицей в местный продуктовый супермаркет. Она надеялась услышать слова поддержки: какая у нас тин хуа девочка! Но Шэнь набросился на жену:
– Как ты посмела заставить наших детей работать? Давно ты стала такой… такой… – от переизбытка чувств ему не хватало слов, – такой скупой?
– Я сама не знала об этом! – крикнула Нань в ответ. К острым уголкам глаз у нее подступили слезы. Она повернулась к Айви и бросила: – Если хоть разу увижу тебя в этом вонючем гадюшнике, а не в библиотеке, сломаю тебе ноги!
Мэйфэн нашла работу через знакомых пожилых китаянок, с которыми ходила на растяжку в парке, и стала аи в одной тайваньской семье, недавно переехавшей в Кларксвилл. Она приходила к ним еще до рассвета и готовила горячий завтрак из рисовой каши конджи, тушеного мяса и вареных яиц. Пока мальчики, шести и десяти лет, учились в школе, она протирала пыль, мыла полы и пылесосила каждый уголок четырехкомнатного дома, а в четыре часа бралась за ужин. Если члены семьи жаловались на слишком острую и жирную еду, в следующий раз Мэйфэн делала пищу чуть более пресноватой, пытаясь подстроиться под их нежные вкусовые рецепторы, – а если и это не помогало, то добавляла в блюдо смесь из тростникового сахара и кетчупа. Шэнь приезжал за ней в семь вечера. К тому времени она настолько уставала, что даже не могла преодолеть четыре ступеньки крыльца без посторонней помощи.
Хотя теперь Айви лишь изредка проводила время с бабушкой, она все же отчетливо ощущала ее отсутствие. Мэйфэн не любила тайваньских мальчишек, очень похожих на детей Суньжи: они только и делали, что оскорбляли пожилую женщину, которая могла лишь попросить их замолчать или попытаться уладить конфликт порцией сладостей. Бремя домашних забот упало на плечи Айви. Нань занималась готовкой. Ее кулинарные способности были куда хуже бабушкиных, но даже Остин боялся говорить об этом вслух. Перемыв посуду, Айви любила закрыться у себя в комнате и закурить, широко распахнув окно, чтобы перебить запах табака вонью куриного помета. Через тонюсенькие стены спальни доносились бесконечные споры родителей, на добрую половину состоящие из зловещих банковских терминов. Нань даже не пыталась «научить» дочь подобным словам: слишком плохи были дела. Айви снова взялась за воровство, но без былого энтузиазма. Раньше оно было способом получить все самое лучшее благодаря находчивости и самоуверенности – качествам, которые в ней воспитала бабушка. Но теперь оказалось, что эти качества зародились в ней из-за нищеты. Мэйфэн обладала ими, но стала всего лишь аи. А Айви была внучкой аи.