Похоже, со всей этой бесконечной суетой, у меня просто не нашлось времени как следует обдумать все обстоятельства. Ей-богу, мой хваленый энтузиазм частенько затуманивает мозги… Но теперь-то даже у меня открылись глаза на некоторые несуразности выдуманного ей для своей подруги сюжета.
Я попыталась воплотить Лизины идеи, но, наверное, я неважная актриса. Я потерпела страшное фиаско, и теперь для меня на карту поставлено все — не только богатство Крюднера, но и вся моя жизнь!
Вы вправе сердиться на меня за то, что я так сухо вела себя с Вами, но это вовсе не потому, что я плохо к Вам отношусь! Вы в моих глазах — эталон женщины, общественной деятельницы и все прочее.
Вот спасибо на добром слове! А то я уже стала подозревать, что германские агенты меня не любят…
Я всегда очень уважала Вас, но поймите, в интересах дела мне нужно было немного от Вас отдалиться. Вы слишком глубоко узнали все обстоятельства и могли в любой момент меня заподозрить. Было лучше, чтобы Вы обиделись и отвлеклись бы от истории с моим наследством на другие важные дела.
Елена Сергеевна, я знаю, Вы добрый человек, Вы умеете прощать — помогите мне! Вы — истинная христианка, а христианин никогда не оттолкнет просящего…
Да уж, и для некоторых просящих это весьма удобно! И кое-кто даже позволяет себе злоупотреблять чужими христианскими добродетелями…
Поймите, в каком отчаянном положении я оказалась — у меня нет адвоката, а если меня обвинят в двойном убийстве, то лишат всех прав состояния! Пусть я в чем-то виновата, пусть мои действия расценят как соучастие, я даже согласна провести несколько лет в тюрьме… Но я не могу поесть все то, что досталось мне с таким трудом. Нельзя не считаться с тем, что это заработано потом и кровью!
Потом и кровью? Боюсь, что кровь эта принадлежит отнюдь не Лидии!
Даже если придется пробыть решеткой лет пять, вернуться оттуда мне хотелось бы в свой дом и на свое предприятие!
В свой дом и на свое предприятие! Как быстро Лидия успела сродниться с наследством убитого предпринимателя! Свой дом на крови…
К тому же в тюрьме меня никто не навещает — Лиза, вероятно, боится, вы презираете, Герман арестован, Франц убит… А больше у меня не было ни одного близкого человека в Москве.
А те, кто и были, отныне просто не захотят знать о такой барышне, как Лидия Танненбаум. Например, Варвара Филипповна Здравомыслова, не так давно рыдавшая при мысли, что с юной девицей случилось несчастье, вряд ли найдет теперь нужным обивать пороги тюремного начальства, чтобы облегчить ее участь.
Да и вообще, желающим бросить в Лидию камень придется стоять в долгой очереди в затылок друг к другу….
Жизнь арестантки совершенно невыносима без передач с воли — ни теплого платка, чтобы согреться в холоде и сырости тюремных стен, ни осьмушки чая, ни сухарика, чтобы добавить к скудной тюремной пайке, ни книги, чтобы хоть как-то скрасить себе бесконечные вечера за решеткой… У меня нет даже куска мыла!
Пожалейте меня, Елена Сергеевна, ради Бога, пожалейте! Будьте милосердны!
Недостойная Вашей доброты Лидия Танненбаум.
Честно говоря, письмо произвело на меня неприятное впечатление — будучи законченной эгоисткой, Лидия даже не считала нужным особенно это скрывать. Вероятно, ей самой казалось, что письмо свидетельствует о ее незаурядности и редком сочетании практичности и ярких страстей. Или мне просто не дано понять психологию девушки, явившейся из чуждого мне мира?
Погиб человек, как я понимаю, вполне достойный, талантливый, наделенный добротой и породностью человек, любящий Лидию и не пожалевший для нее ничего, сделав перед смертью последний, королевский подарок — свое завещание. И что в ответ? Не горе, не скорбь, нет — только досада и страх. Досада и страх эгоистки, которая может обмануться в своих расчетах.
Но при всем при том женщина, заточенная в тюремную камеру, просит у меня кусок мыла и сухарь… Нельзя сказать, чтобы ее. требования переходили все разумные границы, отнюдь. Как бы ни была велика степень ее вины, разбираться с этим не мне, но уж подаяние арестанным — долг истинной христианки, та самая милость падет которую нас с детства учат оказывать…
Собрав на первый случай самое необходимое — мыло, гребень, полотенце, пару яблок, баночку меда, пачку чая и кулечек с сахаром, я присовокупила к этому шерстяной платок, за которым Шура быстро сбегала в лавочку, и литературный шедевр «Замок на черной скале». Пусть Лидия в камере насладится творением своей подруги, мне последние события отбили всякую охоту дочитывать трагическую сагу о страданиях бедной сироты до конца.
— Неужто, в тюрьму этой змее ядовитой, убивице, гостинчики повезете? — скептически поинтересовалась кухарка, укладывая передачу в корзинку.
— Я не до такой степени кровожадна, чтобы мечтать о том, как Лидия в тюрьме завшивеет без мыла и заболеет чахоткой без теплых вещей. Помочь арестантке — дело богоугодное, а сейчас, между прочим, пост, ты бы тоже лучше не злилась, голубушка, а подумала о душе.
Кухарка горько вздохнула, перекрестилась и, завернув в салфетку пару постных ржаных лепешек, которые недавно сняла с противня, уложила их вместе с остальным.
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
Восполненный пробел в моей элегии. — Новинская тюрьма и ее особенности. — Тюремый наряд из полосатого тика. — Я больше не намерена прислушиваться к дешевой лести. — Листок, исписанный каллиграфическим почерком. — «Не сочтите за труд» — Путь в обитель разврата на Рождественском бульваре.
Удивительно, но мне удалось довольно долго прожить на свете, не бывая в тюрьмах и не представляя, что они из себя представляют. Однако в последние годы я наверстала упущенное и восполнила этот пробел в собственной эрудиции — вокруг меня стало происходить так много преступлений, что и в тюрьмах, навещая разнообразных арестантов, мне теперь приходится бывать часто, гораздо чаще, чем хотелось бы…
Я прикинула, что раз дело связано не только с убийством, но и со шпионажем, арестованная Танненбаум должна проходить по жандармскому отделению — специальных тюрем для иностранных агентов у нас в России, как известно, нет. Так что, скорее всего, содержится Лидия где-нибудь в Бутырском централе, в Полицейской башне вместе с политическими, среди которых появилось теперь так много дам, что во всех крупных тюрьмах женат отделения переполнены.
Но когда я навела справки, выяснилось, что Лидию поместили в женскую тюрьму на Новинском бульваре. Это было не так уж и плохо, конечно, насколько может быть не плохо вообще оказаться в тюрьме. Новинская тюрьма — место чистое и, по сравнению с Бутыркой, относительно спокойное, хотя начальница тюрьмы, княжна Вадбольская, очень жестко требовала от арестованных соблюдения правил внутреннего распорядка. Но о каких-либо изуверствах, происходящих в Новинке по отношению к заключенным, слышно по Москве не было.
У моих знакомых есть родственницы-эсерки, которые ухитрились побывать в Новинской тюрьме, причем в самом тяжелом, каторжном отделении (Боже, как же все перевернулось в нашем обществе — теперь у каждой приличной семьи найдется кто-нибудь из близких, не понаслышке знакомый с тюрьмой и каторгой!) Так вот, от этих людей я слышала, что главная особенность и главный плюс Новинки — это штат молодых надзирательниц, ид ни странно — милых и совестливых девушек. Они приходили на эту службу из школы тюремных надзирательниц, учащиеся, которые набирались из разных сиротских приютов.