Утром Харитонов и Смирнов докладывали полковнику.
— Ну, как у вас с Пастушенко?
Семен переступил с ноги на ногу:
— Все то же.
— Что дал запрос во Владивосток?
Игорь ответил:
— Никакого Петра Пастушенко там не было.
— Где он бывает? С кем общается?
— Нигде, кроме автобазы.
— Не приметили, никуда он не собирается?
— Завтра на рыбалку.
Еще брезжило и небо едва начало светлеть, а Петр Пастушенко уже подходил к вокзалу. Он был в короткой куртке, в сапогах, удочки торчали в брезентовом чехле, сумка тяжело оттягивала плечи. Не оглядываясь, он вошел в вагон. Поезд тронулся. За окном убегали назад кусты. Вдалеке в белом тумане показалось озеро.
Поезд замедлил ход. Петр встал, начал собираться. Тихая сонная станция выплыла из утренней рани. Рыбаков оказалось неожиданно много. По берегам, заросшим кустарником и камышом, неслись приглушенные голоса. Тянуло табачным дымом.
Петр забился в самую глушь. Он снял сумку, разобрал снасти, поставил удочки и присел. Туман поднялся и растаял, с каждым часом вода становилась светлей. У Петра уже плескалась в ведерке мелочь, стала брать и крупная рыба. Он сходил за сушняком, развел костер…
Утром Семен собрался в Мигуньки. Позвонил Василию Степановичу и услышал:
— Не надо.
— Что-нибудь случилось?
— Приезжайте-ка вы оба с Игорем сюда.
Семен беспокоился, что могло случиться, и жалел, что сегодня не увидит Олю. А ему хотелось видеть ее каждый день и каждый час… Они ехали с Игорем в такси. Игорь рассказывал о том, что рыбалка Петра Пастушенко была обычной. Ни с кем он не встречался. Два дня прошли безрезультатно. Семену хоть бы что, а Игоря это раздражало. Чего бы проще — вызвать, допросить, сказать Пастушенко напрямик: признавайся, а не то… Но нельзя, нельзя — у них нет ни одной улики. “Какое в нашей работе нужно адское терпение”, — думал Игорь.
И с Леной тоже нужно терпение. Она вчера сердилась и молчала — это было в первый раз, и Игорь растерялся. Не мог же он сказать ей, почему приходит редко и где бывает вечерами, а придумывать Игорь не умел и не хотел. Он знал Лену улыбчивой, а теперь увидел сердитой и был с ней терпелив и внимателен, хотя обиделся. Под конец Лена повеселела, он поцеловал ее, и все кончилось тихо и мирно.
Василия Степановича они встретили в коридоре. Полковник шел в свой кабинет. Увидев Семена и Игоря, улыбнулся:
— Пойдемте, пойдемте. У меня есть для вас новости.
В кабинете все втроем сели на диван.
— Ну-с, дело с Пастушенко проясняется. Никакой он не враг. Просто в войну мальчишкой сбился с пути. Сидел в тюрьме. Ушел на фронт. Был у немцев в плену. Чтобы скрыть свое прошлое, сменил фамилию. Жил во Владивостоке, и звали его там не Пастушенко, а Крившенко. У него во Владивостоке семья. Обживется, хочет перевезти ее сюда. За прошлое свое стыдится, оттого и ходит бирюком. Ну, а в том, угловом доме, он бывает частенько — у него там тетка. Софья Марковна поговорила с Олей, и та ей выложила все, как есть. Да и Гертруда Рахими показала, что, не решившись войти к Родригесу, она, проверяя, удалось ли ей уйти от наблюдения, зашла в соседний дом и постучала в квартиру, в которой горел еще свет. Там была старушка и крутоплечий парень с темными неласковыми глазами, спросила, не живут ли тут Раевские — никаких Раевских, конечно, не было, и она сама таких не знала, спросила первое, что пришло в голову. Ясно, что Пастушенко столкнулся с Гертрудой случайно…
XV
На улице перед домом Родригеса появился человек. Игорь даже вздрогнул, до чего он был похож на убитого Ираджа Рахими. Вспомнился полутемный вагон, маленькая станция и забинтованный лоточник. И сразу пришло в голову: он забинтовал лицо, чтобы не выдать своего сходства с Рахими. Кто же из них лоточник? Тот, который убит, или этот? Скорее всего лоточник вошел в вагон, чтобы подменить прибывшего из Ирана. Убит лоточник, а этот настоящий Рахими. Надо сейчас же сообщить полковнику.
Рахими остановился, оглянулся. У него развязался шнурок. Он поставил ногу на камень, наклонился. Через улицу в доме Родригеса шевельнулась на окне занавеска. Рахими был таким, каким Игорь видел его в Баку на вокзале: нос с горбинкой, темные, гладко зачесанные назад волосы, и та же походка, и скуповатые жесты. Не было только темных очков.
Завязав шнурок, Рахими зашагал, не оглядываясь.
За углом Игорь догнал Семена.
— Что ты скажешь, Семен? Рахими воскрес.
— Да, он очень похож на покойного.
— Мне думается, что это настоящий Рахими, а убит лоточник, он подменил Рахими в вагоне, Рахими надо было остаться в СССР.
— Я тоже подумал об этом. Ну, хорошо, обсудим потом.
Рахими дошел до гостиницы “Метрополь”. У входа в кассу кинотеатра остановился в раздумье, оглянулся. Прямо на него шла полная, рыжая женщина в осеннем пальто и в красной шляпке. Она сердито взглянула круглыми черными глазами, он, пропуская ее, посторонился. Билеты взял в Голубой зал. Семен и Игорь подождали, когда он войдет в фойе. Игорь пошел за билетами. Семен остался на улице. “Как бы не выскользнул черным ходом”, — подумал Семен и, выхватив из рук Игоря билеты, взбежал по лестнице наверх.
Рахими сидел в уголке, за цветами, и листал газеты…
Прозвенел звонок. Отложив газеты, Рахими встал, большими шагами прошел в распахнутые двери. Семен нагнулся к Игорю:
— Газеты…
Тот кивнул.
Семен проскользнул в зал, садясь, приметил через два ряда впереди черную крупную голову, чуть скошенное в сторону правое плечо. “Все в порядке…”
Игорь перевернул страницу, прошелся по ней сверху вниз глазами — ни пометки, ни знака, ни подчеркнутых слов; он стал листать дальше и на третьей странице с краю увидел написанные карандашом цифры… Для кого они? Игорь оглянулся — в фойе пусто. Быстро вынул портативный фотоаппарат, нажал ручку завода раз, другой, и колонки цифр были запечатлены на пленке. Положил газеты на столик и отошел. Долго глядел потом, наблюдая, и кто из посетителей кинотеатра брал газеты и как читали их. К газетам подходила и высокая светловолосая женщина, и мужчина в плаще “болонья”, и парень с веселой челочкой, читающих было великое множество, и поди узнай, кто из них связной… Уже поздно вечером Игорь встал и поехал в управление.
В метро, в автобусе, в троллейбусе Семен шел за Рахими; народу было много, его толкали, Семен даже не оглядывался. И только там, где улочки неожиданно затихали, он отставал и, стоя за углом крайнего дома, следил, и, выждав, выходил из-за укрытия, и снова шагал, и временами ему казалось, что этому не будет конца.
После кино они исколесили пол-Москвы. В скверах по-осеннему тонко и свежо пахла земля. И Семен вспомнил маленькую станцию, домик Софьи Марковны, чистый и прохладный, и сад, и запах прелых листьев, и Олю. Он два дня не видел ее и скучал.
Семен уже устал, когда Рахими в метро поехал на вокзальную площадь. Купил билеты и направился на перрон.
Электрички ходили часто. Рахими, дожидаясь своей, сидел на скамейке, покуривал. Он смолил уже третью сигарету, когда на табло появилось название самой дальней станции. Тогда он встал, бросил окурок в урну и сел в последний вагон. Семену пришлось пройти в другой, пока Рахими не высказывал беспокойства: он еще ни разу не видел Семена в глаза.
Поезд шел дальний, останавливался не часто, за окошками мелькали дома, опоры высоковольтных линий, платформы. Скорость была такая, что нечего и думать выпрыгнуть из вагона, но Семен стоял всю дорогу в тамбуре. Холодок забирался под плащ. Через двери было видно, как Рахими прикорнул в уголке, но едва садился кто-нибудь рядом, он, как ночная птица, открывал сонные глаза
За окнами пошли перелески и поля. Стерня отливала желтым, а стога на лугах уже успели потемнеть. Перелески становились все гуще, подступали к дороге и уныло темнели, как после гари, и даже плотная зелень елок казалась темной, и только земля от опавшей листвы была изжелта-светла. За перелесками потянулись леса и шли до самой конечной станции.