Пальцы Несмеяны сжали паутинную занавеску. Стражей нет, и пока лучше даже не думать, что с ними сталось. Хладу против эдакого детины не выстоять. Только и защиты у нее осталось, что... Несмеяна посмотрела на паутину.
Хлад научил ее нескольким заклинаниям - так, для забавы. Правда, обычно они творили это зимою, в снегу, словно окутываясь ледяными узорами. Получится ли?..
Богатырь уловил какое-то движение в окне маленькой башенки и посмотрел туда. Батюшки...
Бесцветное существо с лицом, точно оплетенным паутиной, манило его рукой. А на шее существа переливалось ожерелье. Богатое ожерелье, княжеское, под стать тому, в котором красовалась, помнится, Любимова жена Ждана. Так это, что ли, получается, князева сестрица?
- Тьфу! - взревел богатырь, яростно топая ногой.
Хлад поднял голову, увидел в окне паутинную рожу, и, с перепугу шагнув мимо ступеньки, шлепнулся на землю.
Богатырь развернулся и, волоча коня за повод, двинулся обратно.
- Да пропади они пропадом, эти полкняжества! - донеслось из-за деревьев. - Я с железом заговоренным чего получше добуду!
Несмеяна, смахивая с лица остатки паутины, вышла на крыльцо. Хлад все еще сидел на земле, потирая ушибленное при падении место; он растерянно смотрел то на Несмеяну, то на лес, где постепенно затихал удаляющийся хруст ломаемых веток. Из-за деревьев появлялись стражи: Коршун подволакивал подбитое крыло, слегка согнувшись набок, брел Волк, и позади всех медленно тащился Змей.
Стиснула Несмеяна зубы, брови сошлись на переносице. Быстрым шагом спустилась она с крыльца и двинулась к погребу, закрытому не на замок, не на засов - на веревку, из особых трав сплетенную.
- Ой! - только и вскрикнул Хлад, поняв, что она затеяла.
Коршун, Волк и Змей застыли на месте.
- Прячьтесь! - крикнула Несмеяна, поворачиваясь к ним. - Ну!
Те и о ранах своих позабыли. Коршун подскочил и резво подтянулся к своему гнезду, скрывшись в листве. Волк нырнул в логово и задернул за собой завесу из древесных корней. Змей кинулся к стене терема и скользнул в щель между камнями.
Несмеяна несколькими взмахами распутала веревку, но из скоб вынимать не стала. Дверца погреба тотчас закачалась. Несмеяна бросилась обратно к терему. Вдвоем с Хладом они взбежали на крыльцо и нырнули в дом. Хлад захлопнул дверь и задвинул засов. Дверца погреба шаталась все сильней, и наконец веревка выскользнула из скобы и упала на землю. Дверца распахнулась.
Несмеяна и Хлад смотрели на лес из окна. В Лютомани еще не было покоя: по чаще кружил Ненадобень. Кто он такой или что он такое? А кто знает. С ним встречаться никому не нужно - на то он и Ненадобень. Теперь будет носиться по лесу, пока не выдохнется и не втянется обратно в погреб - набираться новых сил. И Несмеяна с Хладом, налив себе по кружке медовухи, сидели и гадали: догонит Ненадобень богатыря или нет. У того, конечно, железо заговоренное, да что от него толку? То, с чем встречаться не надо, было задолго до того, как люди и заговорами, и железом пользоваться научились.
Над самым краем Лютомани с заполошным гамом взметнулась стая ворон.
- Догнал, - подытожил Хлад.
Несмеяна, глядя вдаль, чуть заметно улыбалась.
Браг и Бессон неторопливо шли по дороге. Лютомань оставалась далеко в стороне: путники часто делали большой крюк, чтобы ее обогнуть.
- Дядя Браг, а дядя Браг, - заговорил Бессон. - А как по-вашему, спасут когда-нибудь Несмеяну из леса?
- А чего ее спасать? - откликнулся Браг. - Ей и там не плохо вовсе.
- А вы откуда знаете, дядя Браг?
- Ничего я не знаю, - сказал Браг. - Про то птицы поют.
Бессон недоверчиво покосился на него.
- Это как - птицы поют? А чего ж вы тогда по-другому поете?
- У птиц свои песни, у нас - свои. Люди про другое слушать хотят.
Бессон собрался было спросить, о чем же таком поют птицы, про что не хотят слушать люди, но так и остановился с раскрытым ртом.
Со стороны Лютомани мчался всадник, в котором Браг с Бессоном не сразу признали вчерашнего богатыря. Ни меча, ни лука со стрелами при нем больше не было, и на вскидывающихся копытах коня уже не сверкали заговоренные подковы. Из чародейского железа только и остались обрывки кольчуги, зацепившиеся за изодранную в клочья одежду, и шлем, надвинутый богатырю на глаза. Богатырь поправить шлем не мог, потому что, сидя в седле задом наперед, обеими руками судорожно хватался за хвост своего скакуна.
Браг, проводив всадника задумчивым взглядом, вновь двинулся по дороге, увлекая за собой хлопающего глазами Бессона. Мысли Брага уже были заняты песнью о Несмеяне. Богатырь оказался прав: она изменилась. В ней стало одним куплетом больше.