Обе жертвы с улицы Драгон — Жан Шисен и Даниэль Скоти — являются рецидивистами. Первый числится в бегах и живет по поддельным документам на имя бармена из Карпантра Жан-Клода Граафа, а второй только что вышел из тюрьмы Пуасси. Они находились в поле зрения полицейских, которые, расследуя продажу взрывчатых веществ корсиканским террористам, вели наблюдения за марсельским баром на улице Прадо «Килт». В последние дни там часто бывала эта парочка в компании с еще одним рецидивистом Марком Монжем, чей отец, активист СГД, был убит в октябре 1977 года в пригороде Лиона. Судебная полиция быстро установила, что они делали в последние часы. Незадолго до взрыва троица покинула бар «Килт», где она провела вечер. Шисен и Скоти сели в украденный месяц назад автомобиль-комби, а Монж ехал за ними на автомобиле, одолженном ему бывшей женой. Двое первых остановились посреди улицы Драгон, один поставил автомобиль на ручной тормоз, а второй вышел, чтобы открыть багажник, где лежала взрывчатка. Монж ожидал их, сидя за рулем.
Неудачное движение — и… взрыв. Монж бросается в паническое бегство, бросив. пылающие трупы дружков. Позже было установлено, что он тут же позвонил управляющей баром «Килт» Мишель Пан-таласи, сообщил, что его друзья «по-глупому погибли», и попросил сказать полиции, что из бара они отправились на расклейку. «Килт» — любимое место встреч расклейщиков плакатов оппозиции, поскольку находится в двух шагах от конторы Жан-Клода Годена, а хозяйка бара недавно вступила в Союз за французскую демократию (СФД). Избирательные плакаты действительно были найдены в машине, брошенной в Карпантра.
Зная об этом префект Пато заявляет 9 марта о существовании «относительно тесных связей» неудачников с улицы Драгон с «правыми политиками Воклюза и Марселя»: «Мы идем по следу политиков-расистов. Задержанные лица вращались в правых кругах, скорее в СФД, чем в ОПР».
Становится ясным, что эта бомба, «упавшая с неба» между двумя турами голосования близ синагоги, может помочь Дефферу раздуть страхи, тем более что недавно он совершил путешествие в Израиль для породнения Марселя с Хайфой.
Национальная пресса подхватила сенсацию, открыв ежедневную рубрику «Неудавшееся покушение на синагогу». Писали для хроники в основном местные корреспонденты. «Провансаль» объявляет 11 марта: «Политический след подтверждается». «Меридиональ» пытается контратаковать: «След, шитый красными нитками». Но данные следствия, о которых «проговаривается» окружение префекта, долбят в одну точку. «Суар» от 11 марта публикует фотографию Марка Монжа: «Этот человек в бегах — груз для правых». Накануне второго тура, 12 марта, «Провансаль» печатает на видном месте свидетельство, которое «подтверждает политический след». Но не бывает показаний обвиняемой, держа-тельницы бара «Килт» Мишель Панталаси, сделанных в присутствии следственного судьи Бернадет Оже, которой поручено следствие по этому делу. Обвиняемая знала о намерениях троицы с улицы Драгон: она видела ее несколько дней подряд после возвращения с таинственных «разведок». Они говорили о «сведении счетов с кем-то». Позже (после выборов) выясняется, что бомба предназначалась не для синагоги, а для живущего на бульваре Богоматери «делового человека», владельца баров и ночных заведений в районе Старого порта. Этот «конкурент» пытался установить свои игральные автоматы на «чужой» территории в Воклюзе. Шисен и Монж были известны полиции как энтузиасты этого прибыльного промысла. Один такой автомат, установленный в баре, приносит столько же, сколько девица на панели, но не более.
Хотя они и помогали оппозиции, террористы с улицы Драгон были прежде всего связаны с бандой по установке игральных автоматов. Только 18 апреля префект Пато признает, что целью взрыва была, скорее всего, не синагога. Обвиненный во лжи, этот высокопоставленный чиновник, назначенный Деф-фером, крепко держится за свое: «Люди, которые готовили это неудавшееся покушение, регулярно встречались с правыми политиками. Они расклеивали плакаты со списками Годена. Я не сказал, что их завербовал Годен, но использовать уголовников в политике опасно…»
Тем, кто обвинял его в нарушении тайны следствия, префект отвечал: «Мои заявления по поводу сведений административного характера, находившихся в моем распоряжении, были сделаны до открытия судебного следствия».