Я даже расстроилась поначалу. И обманывать старушек не хотела, и верить не верила, будто заговоры и впрямь силу имеют, и уж конечно, в себе никаких особых сил не чувствовала. Но амбиции были – как так, чтобы у меня да неудача. Я решила воспользоваться одним из советов и попросить заговор как бы для дела, всерьез – и обратилась к одной из бабушек за помощью. И вот, будто по заказу, случай подвернулся. Шла я через лужок некошеный в сумерках, не увидела веревку, которой была коза Манька привязана. Манька дурная была, испугалась, дернула в сторону, веревка обмоталась мне вокруг ноги, кожу и мясо содрала почти до кости. Кому несчастье, а я даже обрадовалась, хоть и больно было: вот, соображаю, пусть мне рану заговорят, а уж потом и к фельдшеру можно сбегать.
Пошла за помощью к знахарке. В деревне, сами понимаете, старух много, песни да прибаутки они почти все знают, но знахаркой слывет далеко не каждая. Была в той деревне бабушка Степанида, старенькая совсем. Много она заговоров знала, да только полностью ни один не сказала мне. Вот я к ней и похромала. По дороге, правда, меня сомнение взяло: а ну как рискованно это, все же нога до крови разодрана, а веревка грязная, вдруг столбняк схвачу? Но раз уж я решилась, то, думаю, дело до конца доведу.
И вот что удивительно: не поверите, только я к избе Степанидиной подошла, а бабушка уже и на пороге стоит. Как услышала. Хотя собаки у нее дворовой не было и никак старушка не могла услышать, что я иду, – она еще и на ухо была туговата. И это было только первое чудо. Показала я бабушке Степаниде ногу, пожаловалась. Она отвечает: «Помогу твоей беде, в дом ступай». Потом принесла с огорода лопух, колодезной водой мне рану омыла, на лопух паутины положила – целый комок, вроде как пряжа серенькая. Сижу, жду, что будет. Старушка на ту паутину пошептала-пошептала, да и приложила мне ее вместе с лопухом к ноге. Что она пошептала, я запомнила слово в слово, но вроде и слова-то простые все были, ничего такого особенного. «А лопух зачем? – спрашиваю. – И паутина вон… антисанитарная». Бабушка Степанида только усмехнулась да головой качнула. «Ты, – говорит, – поправиться хочешь или колченогой остаться?» И велела тот лопух косынкой к ноге примотать да носить до следующего утра. Вышла я от бабушки, а нога-то болеть уже и не болит так сильно. Ни к какому фельдшеру я не пошла, притомилась за день, уснула на сеновале как убитая. А наутро, как старушка велела, я лопух сняла вместе с паутиной и вижу: рана почти зажила, закрылась. Через три дня только царапина и осталась. Я в благодарность бабушке Степаниде свою кофту подарила – новую, теплую, шерстяную, которую взяла на случай холодов и купила как раз перед экспедицией.
С того дня убежденность моя поколебалась. Вроде все у меня на глазах произошло, все я видела, ни в лопухе, ни в паутине ничего волшебного нет… Неужели слова бабушка волшебные знает?
А тут и другой случай вышел, с моей подругой Танькой, незадолго до нашего отъезда. У нее накануне экспедиции с женихом нелады были. Она ему сказала, чтобы писал ей сюда, на деревенскую почту, а писем все не было. Танька с лица спала, раньше хохотунья была, а тут сидит в уголку и молчком молчит. Она из всех нас почти ничего и не собрала, говорила, все равно ей. Мы уже обратные билеты купили, через три дня ехать, и вдруг Танька ложится пластом и ни есть ни пить не может. Спросишь, в чем дело, говорит, тоска. Если бы болезнь какая, мы бы опять же к фельдшеру обратились, а то тоска – непонятно, как и быть. И тут меня осенило. Кинулась я к бабушке Степаниде, уговорила ее прийти посмотреть, что с Танькой такое. Бабушка согласилась, пришла, всех девчат за дверь выставила, потом послала меня у хозяйки, у которой мы жили, свежее яйцо из-под курицы попросить. Я принесла и думала, что она и меня за дверь выставит, а Степанида посмотрела на меня так внимательно, аж мороз по коже, и говорит коротко: «Останься». Сначала бабушка с Татьяной нашей шепотком потолковала, а потом смотрю: поставила ее в полный рост и давай тем яйцом обкатывать, и шепчет, шепчет, приговаривает. Потом разбила яйцо в миску, посмотрела туда – головой качает. Дала Татьяне какие-то наставления и вышла. Оставшиеся три дня наша Танька вставала ни свет ни заря и ходила купаться на реку на рассвете, одна. А к отъезду уже стала прежней – и заулыбалась, и песни стала подтягивать. Расспрашивать мы не решались, но о женихе больше разговоров не было. А как приехали мы в город, у Таньки новый появился, лучше прежнего. Однажды встречаю я ее на почтамте, посылку отправляет. Смотрю – адрес-то знакомый, той деревни, где мы были. Полюбопытствовала, кому да что. Татьяна на меня серьезно так посмотрела и говорит: «А Степаниде Антиповне подарок. Я ей по гроб обязана. Если б не она, меня бы порча в могилу свела. Порча на мне была от разлучницы, которая Петьку сманила». И так она это сказала, что я больше расспрашивать не посмела, но слова эти и вся история мне запомнились.