Утверждение фрау Вейскер, что она жила в Бергхофе полгода, решительно оспаривает Флориан Бейерль, увлеченный и эрудированный местный историк-любитель, досконально изучивший жизнь Гитлера в Оберзальцберге. Мы с ним беседовали за ужином в одной из многочисленных пивных Берхтесгадена чудесным августовским вечером. По вымощенной булыжником площади за окном прогуливались толпы туристов. Он уверял меня, что Гертрауд преувеличивает или просто плохо помнит подробности своих каникул в гостях у кузины. В разговоре с ним фрау Миттльштрассе (занявшая должность экономки в Бергхофе после ухода Дёринга и остававшаяся там до конца войны) неоднократно подчеркивала, что не помнит ничего об этом посещении и что Гертрауд никак не могла гостить целых шесть месяцев, иначе она бы ее запомнила. Честно говоря, добавила фрау Миттльштрассе, она вообще не припоминает подобной гостьи. По ее словам, к 1944 году от каждого обитателя Бергхофа, включая Еву Браун, требовали талоны на еду, и хотя повара договаривались с местными фермерами о закупке дополнительных пайков, фрау Миттльштрассе заявила, что кормить лишний рот столь долгое время не представлялось возможным. Тем не менее все в Бергхофе питались хорошо — по сравнению с остальным населением Германии уж точно. Их рацион пополнялся свежими фруктами из сада при кухне, яйцами от кур с собственной фермы, коровьим молоком оттуда же и рыбой из озера. И разве не могла Гертрауд привезти свои талоны из Йены? И не может ли быть, что это у фрау Миттльштрассе, а не у нее начались провалы в памяти пятьдесят лет спустя?
Дальше господин Бейерль предположил, что фрау Вейскер не сумеет найти дорогу в Чайный домик, хотя, по ее словам, они с Евой ходили туда чуть ли не каждый день. (Даже если это правда, некоторое замешательство простительно: само здание разрушено почти до основания, а горный склон, на котором оно стояло, зарос высокими деревьями, да и тропинка давно исчезла, так что и прежний завсегдатай не отыскал бы место без затруднений.) С другой стороны, Марион Милн, режиссер отмеченного наградой фильма «Адольф и Ева», проведшая немало часов в обществе Гертрауд, сказала:
Конечно, когда мы пришли с ней к Чайному домику, она совершенно искренне волновалась. Тяжело видеть часть своего прошлого в обломках. Ее реакция мне показалась непритворной: ясное представление о расположении Чайного домика (она вела нас туда в сопровождении камер, катившихся за нами по пятам), ощущение прохождения заново некогда хорошо знакомого пути, но вместе с тем и разочарованное потрясение, когда мы очутились на месте. Ее больше трогали воспоминания о прожитом, чем созерцание запущенных старых развалин в холодном свете дня. И, судя по ее виду, она вовсе не выдумывала и не изображала свои чувства и эмоции.
Марион добавила: «Я все время чувствовала, что она говорит правду, но, может быть, чуть-чуть путается в воспоминаниях, вносит некоторую двусмысленность в детали и факты, слегка приукрашивая истину, чтобы представить Еву в лучшем свете». Она подчеркивает, что в архивах хранится пленка, запечатлевшая обеих кузин в купальниках на берегу Кёнигзее. Значит, Гертрауд определенно была там, пусть и не так долго, как говорит. Фотография, снятая ее отцом, на которой Гертрауд сидит за столиком уличного кафе в Йене, подписана «Гертрауд, лето 1944». Поскольку обе датировки неточные, головоломка остается в силе.
С 2001 по 2005 год, через шестьдесят лет после того, как она скрашивала одиночество Евы в Бергхофе, я посещала фрау Вейскер несколько раз и подробно расспрашивала. Во время первой встречи меня приятно удивили ее энергия и живость. В восемьдесят с небольшим лет она была — и остается — умной женщиной, способной ясно излагать свои мысли. И события тех лет она помнит в мельчайших деталях. Возможно, потому, что ей так долго пришлось держать воспоминания при себе. Но она хотела во что бы то ни стало восстановить доброе имя безбожно оклеветанной кузины, и не исключено, что это порой вынуждало ее поступиться истиной. Ее ненависть к человеку, погубившему жизнь Евы — и миллионов других людей, — не уступает ее преданности двоюродной сестре. Не сказать, чтобы она сознательно преувеличивала продолжительность своего пребывания в Бергхофе. Но в какой-то момент она точно была там, причем достаточно долго, чтобы, независимо от действительного срока, составить о привилегированном, но вместе с тем унылом существовании Евы полное впечатление и поделиться им. В ее памяти сохранился живой и печальный образ кузины — здоровой и сильной молодой женщины чуть за тридцать, но без мужа, детей, любовника, половой жизни и собственной семьи, упакованной в блестящую обертку и третируемой ведьмами Оберзальцберга. Гертрауд придает лишениям Евы гораздо больше значения, чем окружавшей ее бессмысленной роскоши.