Она согласилась покинуть Берлин после дня рождения, но всего только на пару недель. Ей нужно было упаковать десять лет своей жизни для последнего, как она предчувствовала, путешествия. Она не хотела, чтобы кто-нибудь нашел и прочитал ее личные письма от Гитлера или дневник, который она возобновила после 1935 года и вела с тех пор непрерывно. Ей предстояло пристроить своих любимых собачек в заботливые руки, попрощаться с семьей и друзьями, раздать свои наряды и драгоценности. Поезда пока еще ходили по расписанию, и ночью 7 или 8 февраля Ева выехала из Берлина. Она лежала в темноте, с неуместным комфортом, на мягкой полке с чистыми белыми простынями, пока поезд мчался мимо разрушенных городов и мрачных сел Германии. Затем, проснувшись посреди руин Мюнхена, пересела на другой поезд и, наконец, сошла на заснеженном вокзале Шпеера, где ее встретил шофер-эсэсовец на бронированном «мерседесе».
Нельзя с уверенностью сказать, когда именно она вернулась в Берлин, но наиболее достоверный источник сообщает, что это случилось три недели спустя. До того, 17 февраля, она встретилась в Мюнхене с Гертой Шнайдер. Герта, верная подруга детства и юности с не тронутой косметикой смуглой кожей и проницательным взором, неподвластным возрасту; Герта, знавшая все ее секреты; Герта, всегда готовая дать добрый совет, делившаяся с Евой перипетиями своего брака и материнства, за двадцать лет бескорыстной дружбы и привязанности ни разу не подвела ее. Они не могли знать наверняка, что это их последняя встреча. Герта, никогда не витавшая в облаках, должно быть, догадывалась, но Ева с ее вечным стремлением искать во всем светлую сторону, надеялась, что они еще свидятся.
В последний раз Ева провела ночь в своей двуспальной кровати, открыла свой гардероб и выбрала одежду, которая понадобится в бункере, понежилась в роскошно обставленной ванной с зеркалами, подошла к окну и окинула взглядом полюбившийся пейзаж. Как ей хватило духу бросить все это и уехать? Вероятно, Герман Дёринг не ошибся, когда объяснял:
Ну, прежде всего, ее жизнь окончилась. Полностью остановилась в одно мгновение, как только стало ясно, что война проиграна. Здесь у нее не было будущего. Она бы… кто знает, что бы с нею сталось? Возможно, ее посадили бы в тюрьму. И это все, о чем она думала: жизнь кончена, здесь ли, в Оберзальцберге, или рядом с ним, все равно… в конце концов, они много лет были вместе. Вот она и умерла вместе с ним.
Оглядываясь на Бергхоф, чтобы окинуть взором запорошенные снегом горы и темно-зеленые леса, окружавшие ее последние десять лет, она могла вспомнить строки из стихотворения Гёте, которое знает наизусть каждый немецкий школьник:
Ева села в ожидавшую ее машину и поехала вниз по горной дороге на вокзал в Берхтесгаден. Не могла же она допустить, чтобы Гитлер праздновал свое пятидесятишестилетие без нее. После стольких месяцев, проведенных в промозглых бетонных каморках под землей среди серых и черных униформ, щелкающих каблуками сапог и неискренних «Зиг хайль!», у него, при виде ее милого лица и свежих, ярких платьев, потеплеет на сердце.
Фрау Миттльштрассе, сопровождавшая Еву из Мюнхена, вспоминала: «7 марта 1945 года она по собственной воле отправилась на поезде особого назначения в осажденный Берлин. Там она и осталась, хотя Гитлер пришел в ужас и немедленно попытался отослать ее назад. Но она была непоколебима». Это совпадает с записью в дневнике Бормана, датированной тем же числом: «Сегодня вечером в 20.14 Ева Браун уехала в Берлин курьерским поездом». По другим свидетельствам, в том числе Альберта Шпеера, Генриетты фон Ширах и Хью Тревор-Ропера, ее отъезд состоялся на целый месяц позже, 15 апреля, но, возможно, они имели в виду день, когда Ева и Гитлер покинули свои полуразрушенные, уже далеко не безопасные апартаменты в рейхсканцелярии и укрылись в подземном бункере. Ева возвращалась в охваченный предсмертной агонией город, зная, что скоро и она умрет там, и готовая единственный раз в жизни ослушаться Гитлера. Она решила приехать в Берлин и остаться.