Великодушный и общительный, Генрих Гофман вместе с тем был и честолюбивым, ловким манипулятором, умеющим извлекать выгоду из людей и ситуаций. К началу их взаимоотношений с Гитлером он уже слыл уважаемым и процветающим предпринимателем, в то время как будущий фюрер годами не видел простой домашней обстановки. С 1920 года невзрачный и пока что мало кому известный Адольф стал постоянным гостем в доме Гофмана, где наслаждался щедрым гостеприимством его первой жены, очаровательной Лелли, и играл с его двумя маленькими детьми, Генриеттой (Хенни) и Генрихом (Хайни). Семейный особняк в престижном мюнхенском пригороде Богенхаузен стал для него раем, местом, где он мог расслабиться, отведать вкусного домашнего печенья и поговорить об искусстве и музыке — оба приятеля считали себя экспертами в этих областях. Вскоре Гитлер уже проводил на вилле Гофманов столько времени, что она почти заменяла ему дом.
Даже в те прежние дни Гофман не отличался особой воздержанностью, а после смерти Лелли в 1928 году и вовсе скатился от изысканных удовольствий к вульгарному пьянству. И все же он оставался одним из самых близких сподвижников Гитлера. (Не «друзей» только потому, что вряд ли Гитлер способен был на настоящую дружбу.) Его портреты фюрера продавались десятками тысяч, открытки — миллионами. Гофман умело подчеркивал притягательность облика Гитлера героическими позами и искусственным освещением, превращая своего предводителя в последнего и величайшего из тевтонских рыцарей. Прильнув к объективу, он создавал в своем фотоателье мифического, долгожданного вождя, судьбою предназначенного вести Германию к сияющему тысячелетнему будущему.
В 1929 году, когда Гитлер впервые столкнулся с простодушной Евой Браун, он уже был хорошо известен в Мюнхене как оратор и вдохновитель НСДАП. Его лицо должно было быть знакомо Еве по фотографиям Гофмана, газетам и плакатам, однако она его не узнала. Ева, хотя и выросла в городе, где зародилась и набирала мощь нацистская партия, мало интересовалась политикой, и ее познания в этой области были чрезвычайно скудны. Ее семья питала неприязнь и недоверие к нацистам, а те, в свою очередь, презирали христианство за иудейские корни. Если имя Гитлера и упоминалось у Евы дома, то ее отец Фритц Браун наверняка отказывался его обсуждать. В момент первой встречи Ева и представить себе не могла (да и кто угодно на ее месте не смог бы), какие зверства в дальнейшем учинит Гитлер. Даже если бы читала «Майн Кампф», чего она совершенно точно не делала. Проповеди в ее монастыре упоминали Сатану и кошмарные образы геенны огненной, предрекающие газовые камеры Освенцима. Однако в 1929 году никто еще не подозревал о надвигающихся ужасах, кроме нескольких близких соратников Гитлера, которые не ограничивались бытовым антисемитизмом, но стремились к полному уничтожению евреев. Сейчас, в свете всего, что мы знаем о Второй мировой войне, о трагическом десятилетии между 1935 и 1945 годами, невозможно смотреть на Гитлера иначе, чем сквозь призму истории. Но в то время он производил совсем иное впечатление. Являясь харизматической фигурой в глазах общества, он был не менее обаятелен и в личном плане.
Тем, кто считает его воплощением мирового зла, это может показаться богохульством, но на самом деле фюрер Германии отнюдь не был зловещим и отвратительным. И уж тем более не соответствовал образу нелепого маленького человечка с прилизанной челкой на лбу и усами щеткой, созданному Чарли Чаплином в «Великом диктаторе». Совсем наоборот. Гитлер был очень привлекательным мужчиной, особенно для молодых впечатлительных дам, которых ему нравилось очаровывать. Все единодушно утверждали, что взгляд его голубых, как незабудки, глаз обладал гипнотической силой. Как все влиятельные люди, особенно политики, Гитлер создавал вокруг себя «силовое поле», которому невозможно было противостоять. При первой встрече он должен был произвести неотразимое впечатление на доверчивую юную барышню, только что покинувшую монастырские стены. Гитта Серени, чьи книги бичуют кровожадный фашистский режим, сказала мне: «По поводу его внешности. Я однажды видела его — в Берлине, в 1940 году. И была очень удивлена тем, как хорошо он выглядит. Он вовсе не был безобразен. Напротив — прилично одет, крайне чистоплотен. От него исходил свежий запах мыла, хотя он и страдал от дурного запаха изо рта, с которым боролся, постоянно чистя зубы». Она изрекла неприятную истину;