Приют (продолжение)
Пробуждение далось с трудом. Голова гудела, тело будто чужое, язык едва ворочался в пересохшем рту. Кальт пошарил под лавкой, нащупал жбан с водой, жадно припал к нему. Стало чуть легче. Вспомнив, что вчера спьяну пообещал Териан набрать клюквы, он досадливо поморщился. «Придется тащиться к самому Жерлу» - подумал Кальт - "причем, сегодня. Пообещал все-таки». Вода в объемистой фляге, копченое мясо, запасные подметки - по острым камням иной раз и две пары изорвешь, соль, кремень. Готово. Кальт приладил на культю левой руки жестяной гребень с мешочком для ягод и плотно примотал его лосиными сухожилиями. Маленький самострел, взводимый одной рукой, занял свое место ближе к локтю. В очередной раз мысленно поблагодарив лекаря, спасшего ему два пальца на правой руке, Кальт закинул мешок за спину. Проверил нож, закрепленный под запястьем - острый. Ну, вот и готов. Но как неохота что-то делать! Идти было легко. Земля, подмерзшая за ночь, еще не успела оттаять, прохладный воздух бодрил, и хотя вчерашний перебор еще давал о себе знать, боль и тяжесть в голове уходили, уступая место покою и предвкушению дороги. Кальт умел ходить далеко, умел беречь силы, а такие прогулки, пусть даже до Жерла, только доставляли удовольствие и отвлекали от тягостных мыслей. Несколько раз он встречал след лося, один раз наткнулся на затаившегося в кустах зайца. Солнце давно растопило иней на траве, воздух прогрелся. Погода стояла тихая, почти безветренная, и Кальт с удовольствием скинул грубую куртку . В воздухе витал чистый запах осени - тонкий, горьковато-щемящий, едва уловимый. Ближе к полудню Кальт решил сделать привал. Развести костер? Лень. Он сжевал всухую несколько полосок копченого мяса и откинулся на спину, глядя в небо. Немного ныли ноги. Слабый ветер кружил хороводы облаков в прозрачной вышине, невнятно лопотал в ветвях. Кальт прикрыл глаза, подставив лицо нежарким солнечным лучам. - Папа, спаси меня! Папа, мне больно! В незнакомом голосе звучало отчаяние. Но раздался он не в ушах - в голове. Из-за мешка за спиной быстро вскочить на ноги не удалось. Кальт перекатом сместился в сторону, одновременно взводя самострел. И вновь дикой болью в голове отозвался детский крик. - Папа, помоги! Кальт схватился руками за голову. « Опять!» - прошептал он. Липкий страх парализовал его, лишая сил. Он внезапно ясно увидел невесть откуда взявшийся морок: залитая кровью поляна, сломанные кусты, небо, испещренное черными силуэтами падальщиков. Неопрятная груда мяса на траве, вырванные куски дерна. Смрад. Одиночество. Страх. - Папа, я умираю. Спаси меня! - не унималась слепящая боль в висках.. Обезумевшим барабаном заходится сердце, беспричинная паника тянет живое тепло, превращая тело в тряпичную куклу. « Сколько это еще будет длиться?» Паника. « Кто ты?» Кальт застыл на месте: «Думай. Не бойся. Ты же знаешь это место. Помнишь, ты водил туда Айду? Это поляна близ рубежа, рядом с Хрустальным ручьем». Когтистая лапа вцепилась в судорожно трепещущий комок в груди. « Папа, спаси меня». - Я не твой папа. Но я уже бегу. Я бегу, слышишь, кто ты ни был. Держись! - единым мигом мелькнули мысли в голове калеки. Мешок подпрыгивал, больно молотил по спине. Кальт бежал, падая, задыхаясь, полуослепший от пота. Он уже не чувствовал, как ветки хлещут по лицу, раздирая в кровь лоб и щеки. Неудачный прыжок - и нога неловко подвертывается, острая боль заставляет вскрикнуть. Кальт вскочил и тут же рухнул обратно. Он торопливо стянул сапог, ощупал поврежденную ногу. Малейшее прикосновение к голени невыносимо, боль такова, что перехватывает дыхание. Как же не вовремя! Ничего, уже недалеко. Мужчина опустился на четвереньки, обрезал сухожилия, крепящие гребень к культе. Гребень мешает. «Держись. Я успею». Вот и Хрустальный ручей. Прозрачная вода журчит, манит к себе. Остановиться бы, залить огонь в глотке, смыть кровь и пот. Некогда. « Бегу». Кальт выскочил на поляну и вторично увидел картину, вспыхнувшую в мозгу часом раньше. Черные мазки запекшейся крови, разбросанные куски дерна, освежеванный труп, большой, но жалкий в смерти. Белые и сизые внутренности растащили птицы, они теперь разбросаны по всей поляне, похожие на обрывки старых тряпок. Вокруг царит тишина, странная даже для засыпающего леса. Калека оглянулся в надежде увидеть того, чей голос звал его на помощь. Никого - живых. - Это безумие - Кальт провел рукой по глазам, тщетно пытаясь успокоить дыхание - Что это было? Отпусти меня! В кустах на окраине поляны раздался тихий шорох. Тело, перенасыщенное адреналином, отреагировало само - самострел смотрит в сторону шума, рука не дрожит, глаза выискивают малейшее движение. И опять - наваждение, опять голос в голове. - Папа... - Уже не крик, угасающий шепот. Кальт шагнул к кустам. Там, в самой гуще, лежал молодой скальд. Кровь испятнала белую шерсть, голова запрокинулась назад и клыки обнажены в бессильном оскале. Широкий розовый язык выпал из пасти, на нем - земля и хвоя. В боку зверя виднелись охвостья двух арбалетных болтов, утонувших почти на всю длину. Но щенок был еще жив - его бока едва заметно колебались в такт тихому дыханию. Кальт зубами стянул кожаный чехол со своего клинка и осторожно приблизился, выискивая место поудобнее, чтобы покончить с хищником одним ударом. Внезапно по телу щенка пошла судорога, и он открыл стекленеющие мутно-коричневые глаза. - Папа, спаси меня. Нож, не дойдя до горла скальда на волосок, застыл. На лице мужчины отразилась внутренняя борьба. Он прекрасно понимал, на что идет, спасая детеныша лесного монстра. Если узнают в деревне - ему не жить. Он глубоко вдохнул, закрыв глаза и, наконец, решился. Нож вновь спрятался в чехле, а Кальт, сложив искалеченные руки перед грудью, ушел в себя, накапливая Силу. Магия этого мира плохо давалась людям, слабея из поколения в поколение. По паре простеньких заклинаний знали все, но срабатывали они не у всех, и не часто. Откат же, как правило, был очень жестоким. Пытавшиеся лечить чужую простуду заклинанием, люди сами потом не вставали по нескольку дней с постели - откат отбирал все силы, грозя раздавить человека. Творить волшебство могли все: у кого-то получалось лучше, у кого-то - хуже. Но поскольку случаи удачного колдовства были редки, люди постепенно стали называть магами тех, у кого на четыре - пять попыток приходилась одна удачная. Еще более редкими были маги, способные сотворить три заклинания подряд - редкими и берущими за свои услуги баснословные деньги. А то, что собирался сделать Кальт, было безумием вдвойне, ведь даже самые простенькие заклинания удавались ему считанные разы. Перелив жизни - заклинание знали все, но осмеливались использовать единицы. Заклиная, отдавая свои силы и энергию, можно было вернуть к жизни практически мертвеца, но при этом исцеляющий слабел настолько, что сам очень часто занимал место своего пациента. И неважно, сработало заклинание, или нет. Лечили им невероятно редко, и никто не знал, сколько золота переходило к магу-счастливчику, рискнувшему, и отнявшему пациента у смерти. Для Кальта тем большая опасность крылась в том, что заклинание требовало особо точного распределения энергопотоков, абсолютной симметрии жеста. С искалеченными руками опасность умереть возрастала многократно. Еще несколько секунд Кальт колебался, прислушиваясь к собранному потоку Силы, затем резко развел руки в стороны и открыл глаза, начиная действо. И застыл. Из кустов на него смотрела пара светящихся янтарем глаз. Скальд не нападал, он просто стоял, вперив тяжелый взгляд в исцарапанного человека, стоявшего на коленях перед умирающим щен