Выбрать главу

— Византия? Бизанц? А вы откуда… так хорошо?.. — удивился я (у нас продавцы мороженого не знают, как соседний городок называется).

— Как же не знать?.. Я учитель истории. На пенсию вышел, вот подрабатываю… — («Работать-подработать-подрабатывать, работать-переработать-перерабатывать», — застучал в голове мотор, который иногда целыми днями не даёт покоя.) — Сыну ремонт нужно делать, а цены кусаются, надо как-то вертеться, — искренне ответил он. — Каждый день всё дорожает. У вас в Европе тоже после кризиса цены так повысились?

Когда я объяснил, что у нас после кризиса цены по-снизились и не кусают, он не поверил:

— Как же так?.. Что же это? Всюду дешевеет, а у нас дорожает! Есть кризис — дорожает. Нет кризиса — дорожает еще больше!..

— А почему говорите про Петра — Инквизитор? Он же хорошее для России делал-сделал? Романов-царь?

Продавец вытер руки о фартук, достал портсигар, подмигнул мне:

— Трофейный! Отец с войны привёз, — закурил и объяснил, что назвал он его Инквизитором потому, что Петр с бухты-барахты скинул русский народ с насиженного места, заставил его чему-то подражать, что-то копировать, копошиться не в своей тарелке, а после царя всё окончательно стало плохо, хуже некуда:

— Верхи оказались в раю, стали жить, есть, пить и говорить по-другому, слушать другую музыку, одеваться по-европейски, а низы попали к ним в полное рабство. И реформы все пошли крахом. Даже флот его хвалёный сгнил, из-за которого он пол-России сгноил… Такая страна… И что вообще осталось от Романовых? Только Петербург. Да и никаких Романовых на самом деле нет, были Захарьины-Юрьевы…

— Как?

Он не успел ответить — к лотку подошли туристы, и я, забрав ещё один «Магнум», отправился дальше, думая о том, что все произносят эту магическую формулу — «такая страна»… И как это — нет Романовых?.. А кто есть?.. И кто такие эти Юрьены?..

Я ходил по городу, а стыд грыз меня. Петербург — это молчаливый позорный срамный шрам на лице Германии (которой и помимо этого есть за что стыдиться). Я антифашист, мы объездили все концлагеря. Когда я стоял в Аушвице перед черными печами, мне было до бешенства стыдно, что я принадлежу к этому преступному племени. И я поклялся перед печами, что буду полной противоположностью своих предков… Надо целовать камни этого блокадного города, как это сделал Раскольников, о котором Вы нам рассказывали с такой теплотой…Конечно, не в центре, чтобы не повели в милицию… Лучше всего в садике или на кладбище… Есть, говорят, специальное…

И что вообще нам было надо в России?.. Неужели ни один генерал не осмелился развернуть перед Гитлером карту и сказать, что да, мой фюрер, до Урала мы еще кое-как доберёмся, людей и бараньих тулупов хватит, но за Уралом открывается сибирская бездна. И воевать в России можно только с мая по октябрь. А зимы?.. А провиант, логистика, подвоз снарядов по бездорожью в тундру?.. А плачевный опыт Наполеона, Чингисхана, Карла и прочих?.. Ничего нельзя сделать со страной, которая сама с собой ничего сделать не может!.. Анархия лежит в сердцевине русской души, её не подавить порядком… Поэтому, мой фюрер, не лучше ли заняться тем, что поблизости, под рукой, и оставить Московию в покое?.. Есть же Польша, Чехия, Прибалтика… Посылал же геноссе граф Шуленбург из Москвы отчаянные телеграммы о том, что вторжение в Россию будет гибельным и губительным для Рейха, приводил четыре пункта доказательств: безграничные просторы, неисчерпаемые ресурсы, мощь Красной армии и стойкость советского народа?.. Говорил же фон Риббентроп, что Кремль лучше держать в сторонниках, нужно только поласковее обращаться с ним, не дразнить, а задабривать уступками и дарами, как других восточных владык?.. Не лучше ли, великий фюрер, начать прополку с нашей картошки, а звезды оставить в покое?.. Ведь Московия — это недосягаемая звезда, смутный мираж, мутный миф без конца и начала… Разве миф можно победить? Разве мираж подвластен разуму?

И поделом было нам потом, после войны. Отец рассказывал, как в поствоенной Европе, узнав, что немец, — плевали, били газетами, а то и кулаками по лицу, пинками изгоняли из кафе, из отелей, отнимали деньги и кошельки; отец сносил всё, но думал про себя: «Я же ничего не сделал, я, лично… меня за что?..» Обида, унижение, покорность… Заслуженно.

Кое-как добравшись на такси до Виталика, я застал их на диване — они в четыре мобильных телефона звонили по каким-то фиктивным номерам. Подушки валялись на полу, в комнате крепко пахло потом и чем-то сладковатым. Я открыл окно и угостил их пивом, купленным в ларьке возле дома, о чем и предупредил, но Виталик махнул рукой:

— Пиво закрытое, баночное, авось не подделано… Или только если у вас в Германии не заёршили… где-нибудь в Карлсруэ… Помнишь, мы смеялись на семинаре, как правильно говорить — Клалсруэ или Сралс-клуэ?.. Ну, как в Эрмитаже было? Узнали, что не наш?.. Ну да, у них глаз-алмаз… Вот покажи, как ты будешь брать билеты на поезд в Москву, — там, кажется, такая же история, для иностранцев дороже! Что будешь говорить?.. Вот подошел к кассе, говори!