Мать и невестка Дейзи тоже вызвались приехать в Лондон, чтобы хоть как-то ее поддержать.
Когда Мартин Троуэр сообщил родителям Дейзи о том, что произошло, в Филадельфии была половина шестого утра. И только часов в двенадцать следующего дня миссис Брюстер удалось поговорить с дочерью по телефону.
– Спасибо, мама, – ответила Дейзи на предложение миссис Брюстер. – Но вам лучше немного подождать с приездом. Как только вы сможете чем-то помочь, я позвоню. А сейчас нам с Эндрю лучше побыть вдвоем.
В первые две недели после аварии Нел почти каждый день ночевал в доме брата. Мэтти был рад присутствию дяди. Он тяжело переносил несчастье, случившееся с Софи, и не менее тяжело – состояние родителей. Мэтти приезжал иногда в больницу и там, сидя на краешке кровати Софи, расспрашивал о ее здоровье Дейзи. Иногда мальчику казалось, что все это происходит во сне.
Через две недели Мэтти отправили в Шропшир к бабушке и дедушке. Затем он должен был поехать до конца лета в Италию с одним из своих школьных приятелей, у родителей которого была вилла близ Вероны.
В первые дни после аварии Дейзи заходила иногда в студию. Она развязывала пластиковые мешки, покрывавшие три незаконченных бюста, рассеянно проверяла влажность гипса и снова и снова надевала мешки на головы статуй. Однажды она забыла завязать мешок вокруг гипсового горла Карла Майера, потом долго не заходила в студию и через две недели обнаружила, что гипс стал абсолютно сухим.
Помощники Эндрю по-прежнему клали ему в портфель листочек с распорядком дня, который он должен был отдать Дейзи. Эндрю оставлял листок на столе у себя в кабинете, рядом с тем креслом, на котором обычно сидела Дейзи, когда они разговаривали тут раньше по вечерам. Когда вечером Эндрю возвращался домой, листочек лежал на том же самом месте. Эндрю бросал его в мусорную корзину и клал на стол другой – с распорядком дня на завтра.
Теперь Эндрю чаще удавалось обедать дома. В июле, пока Мэтти не уехал к бабушке, придя домой, Эндрю обычно заставал Дейзи у плиты. Мэтти обедал теперь вместе с родителями.
Выходные проходили по-разному, но теперь, когда Эндрю отправлялся в свой избирательный округ, Дейзи никогда не ездила с ним. Если он успевал закончить дела в Уэймере в субботу, то иногда заезжал переночевать в Лонг-Грин.
Когда Дейзи ночевала дома, они с Эндрю спали вместе. Иногда Эндрю засыпал, обняв жену, но Дейзи, даже во сне, не обняла его ни разу.
Два раза Эндрю и Дейзи пытались поговорить о возникшем между ними отчуждении.
– Мы оба сейчас в ненормальном состоянии, – сказал Эндрю. – Если бы это было не так, ты смогла бы наконец понять, что мои слова в ту ночь не имеют никакого значения.
– Нет, Эндрю, – ответила Дейзи. – Ты имел в виду именно то, что сказал. Я видела это по твоему лицу.
– Дейзи, представь себе, что тебя пытают и, когда боль сделалась совсем невыносимой, ты закричала: «Оставьте меня! Пытайте Эндрю!» Я бы прекрасно понял, что нельзя обвинять тебя за эти слова. Так и с тем, что сказал тебе я. Все это еще ужаснее, потому что я повторил именно тот вопрос, который ты все время задавала себе сама: «Зачем я заставила ее опустить это чертово письмо?» Но мы ведь оба знаем, что это дурацкий вопрос. Когда такое случается, те, кто был рядом, всегда ищут вину в себе.
– В той самой книге Оруэлла, после того, как Уинстон сказал «пытайте Джулию», между ними никогда уже не было прежних отношений.
– Но ведь это книга. А мы – два живых человека, которые любят друг друга. И сейчас мы нужны друг другу гораздо больше, а не меньше, чем раньше. Неужели ты не можешь открыть для меня свое сердце, Дейзи?
– Я бы очень хотела сделать это, Эндрю, но я не знаю как.
Вторая попытка Эндрю приблизиться к жене тоже оказалась неудачной. После этого он стал спать в гардеробной.
Несчастный случай с дочерью министра обороны широко освещали все национальные газеты. Время от времени на их страницах появлялись коротенькие заметки, сообщавшие о том, что Софи Харвуд по-прежнему находится в коме.
В министерстве и в палате общин у Эндрю постоянно справлялись о здоровье дочери. Друзья выражали соболезнования письменно или по телефону.
Однажды, вернувшись вечером в пустой дом, Эндрю взял с оттоманки несколько писем. Сначала он вскрыл и прочитал те, что были адресованы мистеру и миссис Харвуд. Затем, тяжело вздохнув, Эндрю распечатал конверт, адресованный ему лично. Письмо было написано от руки на бланке палаты общин:
«Дорогой Эндрю!
Мое сочувствие Вам невозможно выразить словами.
От всей души надеюсь, что врачи сумеют вернуть Вам дочь.
Но что бы ни случилось, ничто не может отнять у вас с Дейзи те тринадцать лет, когда девочка была с вами. Возможно, Вам странно будет прочесть такое в столь тяжелый момент, но многие могли бы позавидовать, что у вас были эти тринадцать лет, что бы за ними ни последовало.
Искренне Ваша
Рейчел Фишер».
42
Прямо с порога кабинета Эндрю Харвуда Карл Майер произнес:
– Понимаю, что никакие слова не в силах уменьшить ваше горе по поводу Софи, Эндрю. Тем не менее примите мои соболезнования.
На сегодня было назначено очередное совместное совещание министров обороны Англии и США. Эндрю и Карл хотели обсудить некоторые вопросы наедине, прежде чем к ним присоединятся остальные.
– Как Дейзи? – спросил Карл.
– Ей сейчас очень тяжело, – ответил Эндрю, глядя в окно мимо Карла.
Усилием воли он заставил себя перестать думать о дочери и вспомнить, что американский министр обороны находится здесь, чтобы обсудить дела.
Часа через полтора, когда совещание было закончено и сотрудники министерства покинули кабинет, Эндрю сказал Карлу:
– Я уезжаю прямо из министерства в избирательный округ и не увижу Дейзи до воскресенья. Вообще-то ее теперь трудно застать дома. Но все же, почему бы вам не позвонить ей, Карл?
– Конечно, позвоню, – ответил Карл Майер.
– Я мог бы заехать на Чейни-стрит, – сказал Карл. – Но после того, что сообщил мне Эндрю, решил, что лучше попытаться вытащить тебя куда-нибудь. Ведь последний месяц ты разрываешься между домом и больницей. Я задержался в Лондоне на день дольше, чем рассчитывал. Сейчас такая жара, что в субботу мало кто сидит в городе. Думаю, нам надо где-нибудь позавтракать вместе. Например, в «Кларидже». Тебе полезно будет отвлечься.
На противоположном конце провода молчали. Карл терпеливо ждал ответа.
– Хорошо, – едва слышно произнесла Дейзи.
– Ты еще не знаешь, откуда поедешь – из дома или из больницы? Я пришлю за тобой машину.
– Я пока не знаю, где буду, – ответила Дейзи. – Так что лучше доберусь на такси. – В час дня тебе удобно?
– Да.
– Ничего страшного, если ты опоздаешь, Дейзи. Я просто буду сидеть и работать, пока мне не скажут, что ты пришла.
– Хорошо.
– Подойди к конторке в вестибюле и скажи, что у тебя назначена со мной встреча. Портье сразу же позвонит мне в номер.
– Хорошо.
По дороге в «Кларидж» Дейзи невидящим взглядом смотрела в окно такси. У нее было такое ощущение, словно она едет в театр смотреть какую-то неинтересную пьесу, в которой каждый поворот сюжета известен заранее.
Пока портье звонил в номер шестьсот двадцать – двадцать пять, Дейзи машинально взглянула на часы. Час двадцать пять.
– Помощник доктора Майера просил извиниться, мадам, но министр разговаривает по другому телефону. Позвольте проводить вас до лифта, а на шестом этаже помощник министра вас встретит.
– Хорошо.
Портье сделал знак посыльному, который тут же подошел к конторке.
– Проводите леди на шестой этаж. Там ее встретит помощник министра обороны.
Дейзи безучастно разглядывала собственное отражение в зеркале лифта. На ней была черная льняная юбка и розовый двубортный пиджак с большими черными пуговицами, из-под которого выглядывала летняя шелковая блузка. Ей всегда казалось, что этот пиджак выглядит ярче. Впрочем, все зависит от освещения. В общем, как ни странно, она выглядела точно так же, как и до несчастья с Софи. Дейзи отвернулась от зеркала и внимательно поглядела на посыльного. Человек в форме был далеко не молод – в волосах, выглядывающих из-под фуражки, было несколько седых прядок. Парикмахеры говорят, что не бывает седых волос – они просто белые. Но у посыльного они казались скорее серыми.