При письме прилагались стихи обоих братьев, причем Абрам, обладавший, очевидно, пылким сангвиническим темпераментом, писал так:
СТИХИ
Меланхолик Бенцион был прямой противоположностью своему порывистому брату… Тона у него были элегические, нежные, и даже стихи так и назывались: «Элегия».
Ты пела в сладостном томленьи:
«Милый мой, люблю тебя!»
Внимали сим речам в сомненья И звезды, лес, шептавшийся с природой..
Теперь же все прошло… на век… Нет больше этих чудных снов, И так исчезнет всякий человек Бесследно также, как все это.
Письма и стихи очень потешили секретаря и сотрудников. — Какой же вы ответ дадите этим чудакам? — спросил секретарь.
— Увидите, — рассмеялся я.
На другой день я ответил в «почтовом ящике» в ряду других юмористических шутливых ответов неудачникам пера и карандаша — и братьям Абраму и Бенциону Самуйловым из м. Степанцов:
— «Братья писатели! Приводим ваши стихи, представляя их на суд публики… Очень талантливо! Я думаю, все согласятся с нами, что самое лучшее для вас — это забросить ваши степанцовские дела и приехать в Петербург, чтобы такие гениальные дарования развивались и совершенствовались в благоприятных условиях. Довольно ли вам по 500 рублей в месяц заработку?»
В ближайшем номере журнала «почтовый ящик» был напечатан, и журнал разлетелся по всей необъятной России, вплоть до безвестного м. Степанцов.
Однажды, когда я, сидя у себя, просматривал последнюю корректуру, мне сообщили:
— Вас на лестнице спрашивают каких — то двое.
Я вышел.
На площадке лестницы действительно стояли два худых грустных господина, обремененных чемоданом, парой подушек и какими — то коробками и сверточками.
— Что т — такое? — отшатнулся я в удивлении. — В чем дело? Вы, вероятно, не ко мне?
— Ну, если вы редактор, так к вам, а если вы не редактор — так не к вам, — сказал, дружелюбно улыбнувшись, старший человек.
— Мы прямо к нему, так сказать, к редактору, — подтвердил господин помоложе.
— Кто вы такие?
— Конечно, он нас не узнал, — обернулся один к другому.
— Конечно, раз они нас никогда не видели. Хе — хе! Мы братья. Братья Самуйловы. Он Абрам, а уж я — так Бенцион.
— Что же вам от меня угодно?
— Смотрите! — сказал Бенцион. — Этот человек так занят, что даже все забыл. Мы же из Степанцов, которые стихи вам присылали, а вы еще написали — приезжайте — можно склеить гениальное дельце.
Бенцион толкнул Абрама в бок, и тот одобрительно, полный радужных перспектив, захохотал.
Я похолодел.
— И вы потому, что прочли мой ответ в почтовом ящике, — потому и приехали?!
— Ну конечно, — кивнул курчавой головой Абрам. — Зря на что мы бы не поехали… А так — отчего же!
— Сделайте милость! — подтвердил Бенцион.
Я стоял бледный, растерянный.
— Где же вы… остановились?
— А нигде. Прямо, как с вокзала, то — к вам. Стихов привезли — кучу! Три недели писали.
— Ну хорошо… заходите через… четыре дня. Я подумаю.
Братья схватили свой чемодан, подушки, взялись за руки и послушно повернули к дверям.
— Постойте, — остановил я их. — А деньги — то у вас пока есть?
— Абрам, — с любопытством обратился Бенцион к брату, — а деньги у нас пока есть?
Тот полез в карман.
— Есть. Рупь с мелочью. Билеты стоят, извините, до черта дорого. Ну, мы как — нибудь пока.
— Постойте! — нетерпеливо вскричал я. — Нате вам, пока, а там увидим.
— Зачем? — удивился Абрам. — Ведь мы же еще не заработали.
— Это так принято — называется: аванс. Берите!
— Называется аванс, — подтвердил Бенцион. — Бери, Абрам. Отработаем!
Они застенчиво взяли деньги и ушли, а я весь день чувствовал себя в глупом положении неопытного, растерявшегося спирита, который вызвал духов, а что с ними делать — не знает…