- Только бы нам не привелось лететь седьмого числа [91] какого-нибудь месяца. Это число погубило многих в нашем роду.
- Уж не фаталист ли ты? - отвечали ему коллеги.
- Не верю я в приметы, и все-таки седьмого числа мне не хотелось бы лететь.
А когда стало ясно, что именно седьмого числа планируется проведение ночных полетов, он снова пошутил по этому поводу.
- Послушай, Павлов, если ты действительно чувствуешь себя неподготовленным, попроси отложить твой полет, - посоветовал ему самый близкий друг. - А все, что ты болтаешь, - фантазия и глупость. Мы все этой ночью будем волноваться, но мы не фаталисты.
- Ну какой же ты! Да я в самом деле только шутил.
Ночные полеты начались. По аэродрому сновали люди в военных мундирах, охваченные каким-то особым волнением. Пока самолеты один за другим не вернутся, никто не будет спокоен. Да разве мог бы хоть один человек уснуть в такую ночь? Жены и дети напрягали слух, чтобы уловить любой звук, ближний или дальний, затихающий или усиливающийся. Время тянулось мучительно медленно, отсчитывая секунды, минуты, часы… А на аэродроме окружали каждый прибывший самолет и спешили осведомиться, как прошел полет.
Ночные полеты ставили перед нами все новые и новые проблемы, но через месяц-другой эти полеты сделались постоянной страстью военных летчиков, а те даже не подозревали, что в скором времени им предстоит столкнуться с новыми испытаниями.
5
Выйдя из газика, майор Стефан Ангелов сразу же занялся поисками командира части. Направляясь в его кабинет четким военным шагом, он все боялся, как бы не встретиться у него с вновь прибывшими советскими специалистами. Стефан хотел застать командира одного и выяснить подробности, отсутствовавшие в лаконичном приказе, который предписывал ему немедленно явиться в М. Совершенно очевидно, что его вызывали для участия в летно-методическом сборе для отработки приемов выполнения такой сложной фигуры высшего пилотажа, как [92] штопор. Нельзя сказать, что Стефану не давало покоя тщеславие, желание быть всегда среди первых. Иногда майор Ангелов обнаруживал в себе раздвоенность: один человек в нем все еще способен был придавать, хотя и в малой степени, значение земным проблемам, а второй всецело посвятил себя небу. Сам Ангелов больше любил и ценил своего второго двойника, но первому прощал даже мелкие недостатки. Вот и сейчас с ним происходило то же самое. Уже месяц, как Стефан чувствовал, что кто-то хочет впутать его в какие-то интриги, последствий которых он еще не мог предвидеть. Единственным другом, которому он мог рассказать о своих тревогах, был его командир. Поэтому-то Стефан и искал подходящий момент, чтобы приехать в М. и поговорить с ним.
Но, подъезжая к городу, он забыл о своих заботах, увидев, как «миги» бороздят небо. Он не мог оторвать от них взгляда, мучительно пытаясь отгадать, не обогнали ли хоть в чем-нибудь летчики из М. его летчиков. Другие были способны завидовать, сплетничать, если их коллеги преуспевали в чем-нибудь, а он только радовался этому и гордился. В душе он хранил безграничную любовь к людям; этому, вероятно, его научили необъятные просторы воздушного океана.
Именно поэтому майор Ангелов сказал себе: «Командиру ни слова о моих невзгодах! Пусть пауки запутывают меня в свои сети. Это их дело. В небе паутины нет, там чисто. Когда внизу, на земле, меня захотят запачкать грязью, я взлечу еще выше и омою свое тело в солнечных лучах и блеске звезд… Сейчас от нас требуют научиться делать штопор? Хорошо, и штопор будем делать».
Майор Ангелов постучал в дверь. Услышав голос командира, приоткрыл ее. В кабинете полковника увидел советских специалистов и поспешил уйти, решив, что прервал какой-то важный разговор. Я встал, чтобы его вернуть.
- Ну входи же, входи, почему убежал?
- Ладно, браток, я потом. Хотелось побыть с тобой наедине. Не привык я разговаривать с генералами, - начал оправдываться Стефан. - Закончишь свои дела, тогда и увидимся.
- Ну до чего ты интересный человек! Мы закончили свою работу и сейчас просто беседуем. А генерала нечего [93] стесняться. Входи - и сам убедишься, какой это замечательный человек!
На наших отношениях никак не сказывалась разделяющая нас служебная дистанция. Мы оставались друзьями, какими были и в первые месяцы в Казанлыке. Сохранились и прежняя взаимная симпатия и преданность. Взволнованный, я представил Стефана гостям.
- Я прибыл выяснить все относительно штопора, а не в гости.
Генерал Зимин, сидевший в кресле, с улыбкой наблюдал за нами. Он сразу догадался, что мы со Стефаном закадычные друзья.
- Раз он приехал выяснить все о штопоре, да еще и с таким настроением, все будет в порядке, - засмеялся генерал. - Ох уж мне этот штопор! Увидите, что не так он страшен.
- Товарищ генерал, мы думали, что и ночные полеты опасны, однако сейчас наши летчики гоняются за звездами и утверждают, что ночью небо более красиво, - неуверенно вступил в разговор с советскими специалистами Стефан. - А когда освоим и штопор, просто не представляю себе, что тогда они будут говорить.
- Для воздушного бойца-истребителя чрезвычайно важно в совершенстве владеть всеми приемами высшего пилотажа, в том числе и уметь выполнить такую сложную фигуру, как штопор. Такова стоящая перед нами задача.
Мы со Стефаном запомнили эти слова генерала.
Вечером мы наконец остались наедине. Хотелось о многом поговорить, но Стефан снова не решился заикнуться о своих личных заботах. Ему казалось недостойным занимать меня мелочами. Все это бледнело перед тем, что предстояло нам делать здесь, на аэродроме в М. Всего несколько человек были отобраны для того, чтобы начать подготовку к освоению штопора. За короткий срок им предстояло стать мастерами и начать обучение других летчиков. Соколов, Атанасов, Ангелов, Калудов и Нецов лихорадочно готовились.
- Знаешь, эта напряженная программа мне нисколько не надоедает, - сказал как-то счастливый Стефан, размечтавшийся, лежа на кровати. - Помнишь, как мы стали летчиками? У нас мышцы едва не разрывались от напряжения. Нам удалось сократить время изучения [94] ночных полетов, а сейчас то же самое происходит и со штопором. Освоим и его за несколько месяцев. Но я, браток, нахожу весь смысл своей жизни в этом напряжении, оно мне доставляет наслаждение. Если однажды мы ослабим темп, то моя жизнь потеряет смысл.
- А какое впечатление произвел на тебя генерал Зимин? - спросил я.
- Трудно судить о людях с первого взгляда, но видно, что человек он умный, очень умный и с огромным боевым опытом.
- Такого человека можно слушать бесконечно. Слушаешь и сам чувствуешь, будто пьешь из родника. Видел бы ты, как прошло наше совещание, как он выступил! Теперь я понял, что такие, как он, нелегкой ценой достигают вершин. Они добиваются этого только благодаря своим талантам, своей преданности делу.
- Что же сейчас главное? - спросил Стефан.
- Мы военные летчики и соревнуемся со временем. Отстанем от него - нас будут бить, будем терпеть поражения. Говоря о времени, подразумеваю прежде всего технику, умение управлять этой техникой. Советские товарищи прибыли к нам, чтобы оказать помощь. А недостатков у нас достаточно. Мы увлекались полетами по приборам и полагали, что это и есть самое большое достижение, не заметив, что это как раз и есть обоюдоострый нож. Разве не так? Когда летчик привыкает летать по приборам, его внимание в большей мере сосредоточивается на приборном щитке, он забывает о личной инициативе, плохо ведет обзор пространства. Наступает время пилотажа на больших скоростях и высотах, время свободных воздушных боев.
- Лично я все это принимаю как веяние времени, - поспешил добавить Стефан. - Но мы летчики и знаем, что пилотаж на больших скоростях и высотах и выполнение такой фигуры, как штопор, - это не игрушки. Боюсь, что нас опять начнут обвинять в поспешности. Может быть, советские специалисты владеют какой-то тайной, благодаря которой смогут обучить нас за короткое время, не вызвав у летчиков возможного в таких обстоятельствах замешательства?