- Эх ты, Семко, всю печку разворотил! - рассмеялся Содев, за минуту перед этим вошедший в землянку. - Если ты так же удачно будешь сбивать и самолеты, то больше ни один не посмеет появиться здесь!
В землянке все рассмеялись.
- Товарищи, ну чего вы ждете?! - крикнул Варбанов. - Ведь землянка загорится, и мы сгорим в ней, как мыши!
Из печки вырывались большие языки пламени. Тесное помещение наполнилось дымом, и все стали чихать и кашлять.
- Нет ли здесь воды? - вмешался Содев.
- Есть, только очень мало.
- Тогда вынесем печку отсюда!
Два человека взялись за ножки печки. Помогли и другие, все еще смеясь и имитируя «атаку» Цветанова.
Правы оказались летчики, утверждавшие, что Д. находится далеко от границы и потому нарушители не посмеют появиться над нашим аэродромом.
Тревогу здесь объявляли редко, но боевых дежурств никто не отменял. Наступила холодная, настоящая северная, зима, землянку совсем занесло снегом, и людям пришлось пройти через много испытаний. Метели бушевали иногда целыми неделями. С помощью специальных машин мы расчищали взлетную полосу, но через час-два снег снова заносил ее. Больше всего доставалось летчикам, по очереди дежурившим в самолетах. Это были все одни и те же люди, и им надоело уже отсчитывать дни, недели. Всегда невыспавшиеся, лишенные самых элементарных удобств, они становились молчаливыми и необщительными. От постоянного пребывания на морозе лица у них обветрились. А ко всему прочему ночью в землянку пробирались крысы. Летчики уничтожали их, но избавиться от этой напасти никак не могли. Крысы искали тепла и спасения от голода. Когда усталость и желание спать брали свое, летчики переставали обращать внимание на своих нахальных гостей, а те только того и ждали. Они отыскивали остатки пищи, своими острыми зубами рвали на куски все, что попадется. [140]
Однажды Иван Борисов с ужасом обнаружил, что крысы отгрызли кончики его ушей. Он так рассвирепел и так ругался, словно имел дело со своими смертельными врагами. А его коллеги нашли, что подвернулся повод немного позабавиться.
- Да мне теперь стыдно перед людьми показаться! - кричал Борисов.
- Это еще почему? - захлебывался от смеха Семко Цветанов. - Именно теперь ты еще больше будешь нравиться женщинам. Как только они узнают, что у тебя такое вкусное мясо, просто не представляю себе, браток, как ты сможешь от них отбиваться…
- Ну как вы можете над этим шутить, товарищи? Как же я теперь буду жить с такими ушами?
- Не злись, Иван!-продолжал смеяться Варбанов. - Уши - это мелочь. Если бы они тебе откусили нос, вот был бы ужас!
- Врачи ему пришили бы резиновый! - не успокаивались шутники.
Летчики продолжали шуметь и смеяться. Смех снова сделал их здоровыми и сильными. Да и сам Иван Борисов начал подшучивать над собой. Он строил рожицы перед карманным зеркальцем, вертел головой и напевал.
- В таком виде я, пожалуй, интереснее. Есть инвалиды без ног, без рук, но инвалидов без ушей еще не бывало. Я единственный.
Все же на следующее ночное дежурство Борисов принес откуда-то специальную крысоловку и установил ее в углу.
- Если попадется хоть одна крыса, она дорого поплатится! - пригрозил он.
Утром, когда летчики проснулись, они начали осматривать друг друга, чтобы убедиться, что больше никто не пострадал. Теперь для Ивана Борисова наступил час мщения. Он приплясывал вокруг Варбанова и кричал:
- Посмотри на свой нос! Посмотри на свой нос!
- А разве его нет? - пялил на него глаза отчаявшийся и перепуганный Варбанов, боясь прикоснуться рукой к носу.
- Он на месте, но стал похож на огрызок морковки!
- Черт побери, это уже ни на что не похоже! - смущенно [141] лепетал летчик. - Да они же могут живьем нас съесть!
Он успокоился лишь через несколько дней, когда рана зажила и нос приобрел свой первоначальный вид.
Вскоре начали поступать сообщения о том, что полеты разведчиков-диверсантов участились, и летчики в Д. в полной готовности каждую ночь ждали, не появится ли нарушитель над их аэродромом. Прошла неделя с тех пор, как прекратились обильные снегопады, и над бесконечной белой равниной сверкали золотистые огоньки звезд. Содев заходил в землянку всякий раз, когда летчики отправлялись на дежурство. Он как будто скрывал от них какую-то тревогу и мрачные предчувствия.
- Вот увидите, дойдет и до нас очередь!-утверждал он, усаживаясь на табуретку и облокачиваясь на нары. - Не удержатся, появятся и здесь, чтобы проверить, как мы охраняем море. Хоть бы нам повезло и привелось вступить с ними в бой при ясной погоде да в лунную ночь.
- Эти негодяи наверняка предпочтут вьюжную ночь, - нарочно вставлял Варбанов, чтобы вызвать командира на откровенный разговор.
- Если это случится во вьюжную ночь, я очень боюсь за всех вас. Не хочу никого обижать, но у вас пока недостаточный опыт ночных полетов в сложных метеорологических условиях.
- Товарищ капитан, неужели это так важно? - вступал в спор Варбанов. - В сущности, мы воюем, а если дело дойдет до боя, то мы готовы броситься в атаку, не размышляя о последствиях.
- Это меня радует, товарищи! - улыбнулся Содев. - Я всегда верил в то, что мои летчики - люди бесстрашные. Но есть еще и боевая дружба, о которой никогда нельзя забывать! Ну кто из вас позволил бы, чтобы погиб его товарищ, и притом из-за того, что он менее подготовлен. Давайте поразмыслим и признаемся, что авиаторы мы пока еще совсем молодые. Нам еще предстоит освоить штопор. Вот почему я искренне вам признаюсь: очень боюсь, как бы эти гады не заявились к нам в плохую погоду! Тогда прошу не обижаться, но более опытные летчики заменят менее подготовленных.
В ту ночь Содев словно бы пророчествовал. [142]
Через двое суток после этого разговора в десять часов в самолете в полной боевой готовности находился Варбанов. Из кабины самолета он наблюдал за снежной равниной, по которой сильный ветер разметывал целые тучи снега. Погода явно портилась. Где-то на горизонте клубились темные облака. Словно предчувствуя приближение бури, звезды едва-едва мерцали. Опытный глаз летчика сразу определил - приближается метель.
Вдруг Варбанов увидел взвившуюся в небо красную ракету.
Из землянки сразу же выскочили все находившиеся в ней в тот момент летчики. Тревога! Варбанов немедленно запустил двигатель. Где-то поблизости зарокотал и второй самолет. Варбанов запросил разрешения на взлет, но с командного пункта ничего не отвечали. Самолет весь дрожал, казалось, и он гневался на задержку. Это передалось и летчику. Он решил посмотреть, что делается у него за спиной, и тотчас же заметил газик, который на бешеной скорости приближался к самолету. «Интересно, что это значит?» - подумал Варбанов. Из машины выскочил Содев, одетый в летный комбинезон. Он рукой показал Варбанову, чтобы тот открыл фонарь.
- Слезай! Слезай! - скомандовал Содев.
Летчики и техники, по тревоге выскочившие из землянки, растерянно смотрели на происходящее: дан сигнал тревоги, а командир приказывает летчику покинуть кабину. Пока Варбанов отстегивал ремни, Содев добежал и до второго самолета и тоже распорядился, чтобы летчик вышел из машины. Все это он проделал, так и не дав никому никаких объяснений, грубо и несдержанно, что никак не вязалось с его характером.
Варбанов вышел из самолета. На какое-то мгновение их взгляды встретились.
- Прости меня за грубость, - заговорил Содев, - но в данный момент это самая большая нежность, какую я могу проявить по отношению к тебе. Неужели ты этого не понимаешь? Ведь ты же погибнешь, если вылетишь! Надвигается буря, страшная буря!
А Варбанов ответил:
- Разве положение настолько серьезно? Но ведь и мне не занимать смелости, и я тоже мог бы лететь!
Содев поднялся в кабину. Все отошли в сторону, и самолет помчался по взлетной полосе, покрытой снегом. [143]
Офицеры сразу же окружили Варбанова.
- Что тебе сказал командир?