- Это он! - простонал Цеков. - Слышишь? Надо скорее сообщить об этом. Бежим!
Оба летчика никак не ожидали, что так скоро получат неоспоримые доказательства того, о чем они с ужасом думали. Димов тихо вздыхал:
- Ну как это могло случиться? Ведь у него же есть опыт!
- Не включил авиагоризонт и, прежде чем пробиться сквозь облака, потерял скорость, а затем…
- Ты уверен в этом?
- Другой причины не может быть. Возможно, прибор оказался не в порядке и это подвело Караганева. Должно быть, вместо того чтобы направить машину вверх, он бросил ее вниз.
- Наверное, ты прав, - едва вымолвил Димов, но сразу же взял себя в руки и даже повысил голос: - [160] Мы несем тяжелые потери потому, что ведем эту необъявленную войну, которая хуже всякой объявленной. Если бы мы вели настоящую войну, то знали бы, где находится фронт. Лети себе и сражайся! А сейчас что? Являются они к нам, как воры, без стыда и совести, а мы даже не знаем, в чей дом забрался негодяй!
- Да чего ты раскричался? - попытался успокоить его Цеков.
- Я просто размышляю вслух. У меня столько злости накопилось в душе, что готов скрежетать зубами. Невыносимо жаль Караганева. Ну хорошо, говоришь, он не включил авиагоризонт. Допустим, что это так.-Димов явно находился на грани нервного шока. Он размахивал руками, тряс головой. - Значит, забыл - и конец! Ну как не забыть, когда эти разбойники вытянули из нас все нервы? Ох, если мне удастся их обнаружить, увидишь, что я с ними сделаю!
- Димов, ты, наверное, очень устал, - посочувствовал ему Цеков.
- Я действительно валюсь с ног от усталости, это правда, но не могу сдержать слез, как только вспомню о Караганеве.
Он замолчал, и оба медленно направились к командному пункту.
Донесение техника подсказало нам, где искать разбившийся самолет. Когда однажды вы, наши наследники по профессии, исследуя документы об этой истории, установите, что до случившегося Караганев налетал не больше ста - ста двадцати часов, из которых при самых обычных условиях ночью на «миге» всего семь-восемь часов, не торопитесь высказать слова осуждения. Мы тоже хорошо знали, какие сроки необходимы для подготовки военных летчиков к боевым действиям ночью в сложных метеорологических условиях. Но поверьте, для этого нам не хватало времени. Именно время подстегивало нас и не давало нам покоя.
8
Одним из тех счастливцев, чье имя наделало немало шума и кто, вопреки своей широкой известности, всячески избегал давать объяснения, был Еленский. Ему дважды повезло, и он встретился с глазу на глаз с вражеским [161] самолетом. Еленский никак не мог забыть свой разговор с Цековым после гибели Караганева. Он тяжело, очень тяжело переживал случившееся, и тогда ему впервые в жизни изменила выдержка и он не смог совладать со своими нервами. А в его представлении летчик потому и есть летчик, что у него нервы крепкие, как стальной трос. От этого своего убеждения Еленский так и не отказался.
Весь дальнейший ход событий подтвердил, что мы имеем дело с самым опытным противником, который, как настоящий бандит, нападая, тут же торопится ускользнуть, чтобы не пришло заслуженное возмездие. Мало того, что противник засылал к нам самолеты-разведчики, - наше воздушное пространство начали нарушать транспортные и даже пассажирские самолеты. Вот до какой степени забылись в своем стремлении унизить нашу национальную честь господа империалисты! И прежде всего им хотелось разделаться с военными летчиками-истребителями. Нужно было проучить противника любой ценой.
Летчики становились все более несдержанными. Они уже прошли через самые трудные этапы подготовки к полетам на реактивных самолетах, которая в нормальных условиях должна была длиться годами. Теперь нам не составляло большого труда обнаруживать иностранные самолеты.
Еленский находился в воздухе, когда ему сообщили, что противник с севера нарушил воздушное пространство Болгарии. «Только бы он мне попался!» - погрозил летчик, с быстротой молнии пролетая над Стара-Планиной. И вот где-то над Плевеном он наконец-то увидел иностранный самолет.
- Установи точно, какой это самолет, боевой или транспортный, и только после этого открывай огонь! - приказал ему с командного пункта подполковник Желязков.
- До каких пор мы эту песню будем петь? - вспылил, не сумев подавить в себе ярость, Еленский. - Если это транспортный самолет, что же, его по головке гладить и демонстрировать им, какие мы учтивые и добренькие? А нарушитель будет над нами смеяться?
Еленский покружил справа и слева от самолета, но [162] так и не смог установить, какой это самолет - транспортный или боевой.
- Черт побери, разрешите мне открыть огонь, потому что я ничего не вижу! - кипятился летчик.
- Не хитри! Смотри внимательнее!
«Значит, надо к нему приблизиться, - разозлился Еленский, - и поздороваться с экипажем: добро пожаловать, господа, как поживаете, кто вы такие?»
Генерал Кириллов, который тогда командовал авиацией, в ту ночь, как обычно, находился у себя в кабинете и поддерживал постоянную связь с подполковником Желязковым. И на нем сказывалась неимоверная усталость из-за бесконечных тревожных ночей: ведь все это время у него концентрировались все хорошие и плохие вести, поступавшие с военных аэродромов. Генерал тяжело переживал крупные и мелкие события, сознавая свою ответственность за все происходившее там. Он испытывал те же чувства, что и во времена гражданской войны в Испании, и в годы Великой Отечественной войны, когда он, будучи летчиком, проявлял безмерную храбрость.
Никто не смог бы отрицать, что между теми временами и нынешними существенная разница - ведь тогда велась жестокая война. Но и сейчас генерал испытывал ту же усталость. Дело даже не только в том, что ночами то один, то два иностранных самолета нарушали нашу границу. Командующий понимал: его усталость является результатом перенапряжения Он прежде никогда не мог даже предположить, что, после того как пережита самая тяжелая в истории человечества война, другие люди при других обстоятельствах могут подвергнуться тем же испытаниям. Его советские коллеги, все последние годы от всей души помогавшие болгарским летчикам, сами удивлялись и поражались тому, что им доводилось наблюдать.
Когда командующему сообщили, что Еленский преследует нарушителя, генерал запретил летчику стрелять, пока тот не выяснит, какой это самолет: транспортный или боевой.
А Еленскому уже удалось догнать нарушителя. Летчики, находившиеся на аэродроме, наблюдали за тем, как он конвоирует иностранца. Эти люди, прошедшие через множество испытаний, откровенно выражали свои [163] чувства. У штаба собралась большая группа офицеров, и оттуда доносились реплики:
- Ну чего ждет Еленский? Уж не прикусил ли он язык от страха?
- Так ведь это же транспортный самолет! Нельзя стрелять!
- И в транспортном самолете могут находиться диверсанты. Знаем мы этих подлецов!
- Пусть обстреливает! Пусть обстреливает! - таково было общее желание.
- Все хотят, чтобы самолет был сбит. Еленский так просто из кожи вон лезет, - доложил Желязков генералу Кириллову.
- Не поддавайтесь на провокацию. - Генерал вспомнил, что именно сейчас в городе полно иностранцев. - Разрешите Еленскому только припугнуть нарушителя, дать предупредительный выстрел, чтобы тот понял, что мы можем его сбить.
На командном пункте взволнованный расчет затаил дыхание. Еленский с остервенением атаковал вражеский самолет и выпустил очередь трассирующих пуль, прошедшую буквально у самого корпуса самолета-нарушителя.
Сколько поздравлений получил потом Еленский, хотя сам остался недоволен собой! Но, как утверждали его завистливые коллеги, он просто везучий. Однажды, когда Еленский на большой высоте бороздил светлое, освещенное луной небо, он вдруг вдали заметил какой-то странный предмет. Сразу никак не мог понять, что это такое. Но когда понял, что это самолет, и возможно самолет-разведчик, он так разволновался, что даже забыл сообщить об этом на землю. Еленский стал обдумывать, как и с какой стороны атаковать врага, пока тот не успел опомниться. Он так резко сманеврировал, что сам удивился, как это он не угодил в штопор, но зато вдруг оказался в непосредственной близости от «странного предмета». Выяснилось, что это многомоторный винтовой самолет. Наконец-то воздушный пират пойман на месте преступления!