Но Иван Васильевич решил совсем по-другому. «Не мощно быти во Пскове владыки, зане же искони не бывал, а не стол во Пскове»,— услышало очередное псковское посольство ответ великого князя. По словам другого летописца, ответ был более уклончивым, но не менее многозначительным: «...яз, князь великой, хощю о том слати своих послов в Великой Новъгород; та коже и к вам; во Псковъ, моей отчине из Новогорода будуть мои послы...» Так или иначе, псковичам в их просьбе было отказано. Для Господина Пскова было не очень большим утешением, что великий князь «подариша посла верблудом».
И суть, и формулировка ответа великого князя не оставляют сомнения в основном факте: зимой 1463/64 года он не хотел конфликта с Новгородом. Более того, он не хотел конфликта между Новгородом и Псковом. Он фактически не поддержал Псков в его церковной распре с Новгородом. И Псков вынужден был пойти на уступки новгородцам, вернуть владыке его владения. «Се вам вода и земля владычня»,— заявило в Новгороде псковское посольство. Эта позиция великого князя, несомненно, была одним из важнейших факторов умиротворения. Она усиливала позиции сторонников Москвы в Новгороде. Она ослабляла позиции их противников. Разрыва на этот раз удалось избежать. На Русской земле сохранялся мир.
Торжественно въезжал владыка Иона во Псков в октябре 1465 года. Псковичи встречали и провожали архиепископа «с великою честию». Казалось, конфликт улажен и между Новгородом и Псковом наконец-то восстановились дружеские, братские отношения. Но вот летом следующего года новгородский летописец делает характерную запись: «Месяца июня в 22, нощи, пожар бысть на Десятине от поварни владыцных келей». Казалось бы, дело обычное: «поварни»—частый источник пожаров. Но, оказывается, виноват был не беспечный владычный повар, а живший неподалеку в то время псковский посол. Это от их, псковичей, - огня произошло все несчастье. «Огореша... храм святей Богородице, храм святаго Иоанна Предтеце, и владычне кельи, и клети, и двореч огороднице», — аккуратно перечисляет летописец убытки. «И старечь у цернець згоре, и много зла учинилось». А все почему? «По Пьсковъскому невидению и неразумию, и по худому их величанию»,— твердо убежден новгородец.
Мирные отношения, сменившие острый конфликт начала 60-х годов, были хотя и желанными, но не прочными. Прочными они не могли быть именно потому, что псе оставалось по-старому. Коренные вопросы, назревшие к тому времени между Новгородом и Псковом, Новгородом и Москвой, ждали своего кардинального решения. Впрочем, «по-старому» все оставалось только внешне. По существу же на Русской земле менялось все или почти все.
Усиливался союз Москвы и Пскова, точнее—подчинение «добровольных людей пскович» своему «господину государю великому князю», как теперь они его именовали, называя себя при этом его «отчиной». Отношения сюзерена и вассала становились все более тесными, и в них все больше проявлялись новые, не традиционные черты. Усиливалась власть наместника, все активнее участвовал он в повседневной политике Господина Пскова. Самое главное — великое княжество Московское и Владимирское все больше превращалось из иерархической федерации князей в Русское государство. Исчезло независимое- Ярославское княжество — его князья и бояре стали служилыми людьми великого князя всея Руси. В Рязани и Ростове, в Верее и на Белом озере чувствовалось дыхание новой эпохи. Всюду проникали люди великого князя, новые порядки, заводимые на Москве. Вассалитет все больше уступал место подданству, привычные сеньериальные отношения все больше превращались в отношения государственные.
Два лета и две зимы шла большая война с казанским ханом. Русские войска во главе с воеводами великого князя совершали небывалые походы по рекам в гребных судах — насадах, по глухим зимним лесам в трескучие морозы. Борьба шла с переменным успехом. И наконец — победа, самая большая победа со времен Дмитрия Донского, первый крупный успех после Куликовской битвы. Столица грозных казанских ханов, потомков Чингисхана, еще недавно хищно грабивших нижегородские и владимирские, галицкие и костромские земли, впервые покорно склонилась перед знаменем Москвы. Тысячи русских пленников, ждавших отправки на восточные работорговые рынки, получили свободу. Победно возвращались в русскую столицу полки князя Юрия Васильевича. Именно перед его войсками капитулировал хан Ибрагим. Впервые великий князь не шел в поход впереди своих полков. Он руководил войсками на огромном театре войны, за сотни верст от полей сражений. От воевод в Москву мчались гонцы с донесениями, а обратно спешили посланцы великого князя с директивами и инструкциями. Впервые работало военное ведомство — будущий Разрядный приказ. Дыхание нового времени чувствовалось здесь, в Москве, сильнее всего,— ведь именно здесь складывались важнейшие правительственные учреждения рождающегося единого Русского государства. Здесь, в сердце Русской земли, вырабатывалась новая политическая доктрина, формировалась новая политическая традиция.
Медленнее всего шло время на берегах свинцового Волхова. По-прежнему собиралось вече, по-прежнему правили на нем посадники и бояре. По-прежнему в их руки рекой текло богатство. Герой легенды посадник Щил был богат настолько, что, давая деньги в рост купцам «не имуще кун» из ничтожного процента (полпроцента на год), сумел «на то кунное собрание воздвигнути церков и соградити монастырь». Правда, Щил был (согласно легенде) наказан за свое неблагочестие, но каков же должен был быть оборот его кредитных операций?
Но жизнь брала свое и здесь. Веками на вече собирались все свободные жители Новгорода — члены городской общины, жившие в своих концах и улицах. Давно уже выделились в особую группу бояре, постепенно сосредоточившие в своих руках всю политическую власть. Горожане стали делиться на старейших и меньших, вслед за боярами выделились житьи люди. В XIV веке выделяется еще одна социальная группа — «черные люди»— беднейшая часть новгородских общинников, живущая трудами рук своих. Но роль их в республике была невелика — они упоминаются далеко не во всех официальных актах Господина Великого Новгорода. От имени «Господина Государя Великого Новгорода», как он торжественно и пышно именовался в своих последних официальных документах, все больше выступали зажиточные слои новгородского общества — бояр и житьих. Беднейшая часть населения города, хоть и сохраняла свои формальные права, все меньше влияла на политические решения, все меньше интересовала подлинных руководителей феодальной республики. Городское вече окончательно превращалось в орган боярской власти. Процесс феодального расслоения все сильнее разлагал городскую общину. Все более сказывалось имущественное неравенство. Общество, в котором одни все время богатеют и усиливаются, а другие беднеют и слабеют, не может отличаться целостностью и прочностью. Все чаще привычные столкновения между концами и улицами приобретали социальную окраску. В 1418 году, например, жители Славенского конца грабили бояр на Софийской стороне, не пощадили и монастырь Николы на Поле: «зде житнице боярьекыи». Трещина, раскалывавшая перерождающуюся общину, становилась все глубже и шире.
Какая-то смутная тревога чувствовалась в городе. «Возмутившимся хрестьаном о неправды в Великом Новегороде, написаша грамоту и крест да ней целоваша»,— сообщает летописец под 1468/69 годом. Какая же это была грамота? В чем именно состояла «неправда»? Известно только, что новгородцы сами «в ту же неправду внидоша», как с горестной иронией замечает летописец.
Осенью 1468 года псковичи сделали еще одну попытку отложиться от новгородского владыки. Они составили на вече грамоту «о своих священнических крепостех и о церковных вещех». Ссылаясь на правила «Намаканона», т. е. Кормчей книги, содержавшей постановления церковных соборов и законы византийских императоров, псковичи «посадили» во главе своей церкви двух выборных попов. Архиепископ заявил категорический протест и потребовал отмены вечевого решения. Псковичи ответили не менее твердым отказом. Дело снова было перенесено в Москву, на суд великого князя и митрополита Филиппа. И снова Москва не поддержала псковичей. Скрепя сердце они вынуждены были «подрати» вечевую грамоту, положенную в «ларь у святой Троицы», хранилище актов Господина Пскова. Осенью 1469 года великий князь еще не хотел рвать отношения с Новгородом. Оставалась какая-то надежда на мир?