Он назывался Алексеем, а прозвище Великий, вероятно, относилось к его высокому росту, а не к его подвигам. Благодаря снисходительности императоров из дома Ангелов он был назначен трапезундским губернатором или герцогом, знатность его происхождения разожгла его честолюбие, а совершившийся в Константинополе переворот доставил ему независимость, и он, не переменяя своего титула, спокойно владычествовал над берегами Черного моря на всем пространстве от Синопы до Фасиса. Его сын и преемник, имя которого нам неизвестно, был, как рассказывают, вассалом султана, по требованию которого был обязан нести военную службу во главе двухсот вооруженных копьями всадников. Этот принц из дома Комнинов был не более как герцогом Трапезундским, а императорский титул был впервые принят внуком Алексея из высокомерия и зависти. На западе третий обломок империи был спасен от общего крушения незаконнорожденным потомком Ангелов Михаилом, который был известен до переворота тем, что был заложником, воином и мятежником. Своим бегством из лагеря маркиза Бонифация он сохранил свою личную свободу; своей женитьбой на дочери губернатора Дураццо он приобрел этот важный город; и затем он принял титул деспота и основал сильное и игравшее выдающуюся роль княжество в Эпире, Этолии и Фессалии, которые всегда были населены воинственною расой. Греки, предлагавшие свои услуги своим новым повелителям, были устранены высокомерными латинами от всех гражданских и военных почетных отличий в качестве людей, обреченных своим происхождением на то, чтоб дрожать от страха и повиноваться. Из оскорбленного самолюбия они постарались доказать, что могли бы быть полезными друзьями, так как могли сделаться опасными врагами; их мужество окрепло от невзгод, и те из них, которые выделялись из толпы ученостью или добродетелями, знатностью происхождения или храбростью, стали переселяться в независимые государства Трапезундское, Эпирское и Никейское, и только один из патрициев удостоился сомнительных похвал за свою привязанность и преданность франкам. И городское, и сельское население охотно подчинилось бы рабской зависимости, если бы эта зависимость была умеренна и имела правильную организацию, а временные бедствия, причиненные войной, могли быть заглажены несколькими годами промышленной деятельности и внутреннего спокойствия. Но свойственная феодальной системе неурядица не давала внутреннего спокойствия и уничтожала плоды промышленной предприимчивости. Когда царствовавшие в Константинополе римские императоры не были лишены некоторых дарований, они находили в мудрых законах и в несложной администрации достаточные средства для того, чтоб охранять своих подданных. Но трон латинов был занят номинальным монархом, который был главою и нередко слугою своих своевольных союзников; все подчиненные империи ленные поместья, начиная с королевств и кончая отдельными замками, находились в руках баронов и управлялись их мечем, а вследствие раздоров, бедности и невежества этих баронов тирания проникала до самых уединенных селений. Греки страдали под двойным гнетом — под гнетом духовенства, которое было наделено светскою властью, и под гнетом солдат, которых воодушевляла свойственная фанатикам ненависть, и, сверх того, туземцев отделяла от иноземцев непреодолимая преграда религии и языка. Пока силы крестоносцев были сосредоточены в Константинополе, воспоминание об их победе и страх, который они внушали, сдерживали побежденных; но когда они разбрелись в разные стороны, их немногочисленность и недостатки их дисциплины стали бросаться в глаза, а некоторые промахи и неудачи доказали, что они не были непобедимы. По мере того как уменьшался страх греков, усиливалась их ненависть. Они стали роптать, стали составлять заговоры, и прежде нежели истек год их рабской зависимости они испросили или приняли помощь варвара, могущество которого уже испытали на самих себе и на признательность которого полагались.