Весной 36 года большая армия Антония двинулась на восток против парфян. Клеопатра сопровождала полководца до Евфрата.
Клеопатра и Ирод
У современных исследователей нет единого мнения о том, когда именно Клеопатра посетила Иерусалим: летом ли 36 года, по пути с Евфрата, или через два года, в 34 году. Сохранился рассказ об этой встрече иудейского писателя Иосифа Флавия, жившего в I веке н. э. и писавшего по-гречески. В своих сочинениях Флавий использовал труды историков-современников описываемых событий. Возможно, в его распоряжении были даже дневники царя Ирода, принимавшего Клеопатру в Иерусалиме.
Несмотря на то что Иосиф Флавий относился к числу противников политической линии Ирода, когда речь шла о Клеопатре, он, как и все иудеи, полностью разделял позицию и чувства своего царя. Вот что говорит Флавий о царице Египта:
«В это время в Сирии опять возникли волнения, потому что Клеопатра не переставала возбуждать Антония против всех. Она уговаривала его отнимать у всех престолы и предоставлять их ей, а так как она имела огромное влияние на страстно влюблённого в неё Антония и при своей врождённой любостяжательности отличалась неразборчивостью в средствах, то решилась отравить своего пятнадцатилетнего брата, к которому, как она знала, должен был перейти престол; при помощи Антония она также умертвила свою сестру Арсиною, несмотря на то, что та искала убежища в храме эфесской Артемиды. Где только Клеопатра могла рассчитывать на деньги, там она не стеснялась грабить храмы и гробницы; не было столь священного места, чтобы она не лишила его украшений, не было алтаря, с которого она не сняла бы всего, лишь бы насытить своё незаконное корыстолюбие. Ничего не удовлетворяло этой падкой до роскоши и обуреваемой страстями женщины, если она не могла добиться чего-либо, к чему стремилась. Вследствие этого она постоянно побуждала Антония отнимать всё у других и отдавать ей» [98].
По словам историка, Антоний сделался игрушкой в руках этой требовательной и капризной женщины; словно околдованный любовью, он уступал ей во всём, чего бы она ни пожелала.
О визите в Иерусалим Флавий пишет следующее:
«…Проводив до Евфрата Антония, отправлявшегося в поход против Армении, Клеопатра вернулась назад и прибыла в Апамею и Дамаск. Затем она поехала также в Иудею, и здесь с нею встретился Ирод, который заарендовал у неё полученную ею в дар часть Аравии и окрестности Иерихона. Эта область даёт наилучший бальзам, равно как имеет множество прекрасных финиковых пальм. При этих обстоятельствах, когда ей приходилось иметь довольно много дела с Иродом. Клеопатра, природою своею побуждаемая к чувственным удовольствиям, а может быть и охваченная действительно чувством искренней любви к нему, пыталась интимнее сблизиться с царём; может быть, она тут преследовала цель, и это вероятнее, иметь новый повод овладеть им для исполнения своих коварных замыслов. Как бы то ни было, она делала вид, будто совершенно покоряется Ироду. Однако последний и раньше не был расположен к Клеопатре, зная, что она всем в тягость; он стал её ещё более ненавидеть за то, что она дошла до такого бесстыдства, и вместе с тем решил предупредить её коварные замыслы и отомстить ей. Поэтому он отверг её предложения и стал совещаться со своими приближёнными, не лучше ли будет убить её, раз она теперь в его руках. Таким образом он полагал освободить из затруднения всех тех, кто уже испытал на себе гнёт Клеопатры, равно как будущие её жертвы. Этим самым он думал оказать услугу самому Антонию, так как Клеопатра изменит ему, если только он очутится в каком-нибудь затруднении и обратится к её помощи. От исполнения этого замысла Ирода, однако, удержали друзья его, поставляя ему, во-первых, на вид, что ему, который имеет совершить более важные предприятия, вовсе не подобает подвергать себя такой явной опасности, а затем умоляя его не предпринимать ничего слишком поспешно, ибо Антоний не снесёт этого спокойно, даже если ему кто-нибудь наглядно сумеет представить всю пользу такого поступка. Его страсть к Клеопатре лишь ещё более возгорится от сознания, что его лишили её насильственным или коварным образом. При этом Ирод не будет в состоянии привести какое-либо достаточное основание того, что он рискнул поднять руку на женщину, обладавшую величайшим значением своей эпохи…» [99]