— Да мне свою семью иметь пора! Что? Тоже к дядьке привести? — возмутился Никита.
— Семью? Тебе? Да кто ж пойдет за тебя? — удивился председатель.
Никита поначалу опешил. Забыл, зачем подошел к человеку, и ответил резко:
— Если ты, старый козел, семью имеешь, почему бы мне не завести?
— Ты меня с собой не равняй! Я нигде не опозорился! А тебе свое помнить стоит.
Никита отошел, едва сдержавшись, чтобы не вломить мужику. И рассказал Егору о разговоре с председателем.
— Поищу весной другое место. Не могу больше здесь. Куда ни ступи, сплошная пропасть под ногами. Чужие меньше зла причинят. А в своем углу, ну хоть лопни, нет для меня земли! — сетовал Никита.
— Не горячись! Не прыгай и не дергайся. Чего тебе не хватает? Председатель не то вякнул? Плюнь! Мы — работяги сможем без него. А вот он без нас — никуда! Да и новые трактористы долго не заживутся. Отработают с год и смоются в город. Там впятеро получать будут. Сами говорили. А кого на их тракторы? Нас с тобой! Еще и уговаривать будут. Вот тогда и поторгуемся. А пока молчи, — советовал Егор.
Никита обиделся. И не пошел голосовать на выборах. Когда к нему пришли с избирательного участка, послал матом членов комиссии и, захлопнув дверь перед носом, сказал грубо:
— Видал я ваших депутатов в гнилой транде! Пусть председатель голосует. У него шея толстая! Мне вся ваша власть до жопы!
За нее его и взяли.
Целых три месяца наскребала на обвинение районная прокуратура. Ей усиленно помогала Торшиха. Вспомнила все, с самого Никиткиного детства. Не остался в стороне и председатель колхоза:
— Этот контрреволюционный чирий надо выдавить из здорового колхозного тела! — сказал он на суде. В зале громко рассмеялись.
— Чего рыгочите? Этот буржуй даже колхозный трактор пользовал как хотел и отказывался помогать людям! Все под себя греб! Не только на выборы — ни на колхозные, ни на торжественные собрания не ходил. Считал себя выше всех нас! Выходит, сколько волка ни корми, он едино в лес смотрит.
— Так и отпустите!
— Скажите, товарищ председатель! Обвиняемый прогуливал или пил в рабочее время? — спросил адвокат.
— Еще чего не хватало!
— Он выполнял задание?
— Конечно!
— У вас были замечания к его работе?
— Пока нет.
— Так чем не устраивал колхоз?
— Своим поведением! Нахальным и вызывающим!
— Он с кем-нибудь подрался? Или опозорил в присутствии других?
— Меня обозвал.
— Когда?
— Полгода назад.
— И вы только теперь вспомнили? Решили свести счеты? За что, скажите, решили сломать человеку жизнь? Оскорбил? Но это действие квалифицируется по статье «Хулиганство», за него виновного можно оштрафовать либо подвергнуть наказанию в виде принудительных работ сроком на пятнадцать суток. Голосование, как и участие в собраниях, — дело добровольное. Если суд помнит, это записано в Конституции. Я, как защитник, не вижу состава преступления в действиях своего доверителя и настаиваю на его освобождении из-под стражи!
— Выходит, ему теперь можно даже руководителей материть? — взвизгнула Торшиха.
— За это он уже понес наказание. Даже сверх оговоренного законом!
— Он меня, свою сестру, и то выгонял из дома! — подала голос Дунька.
— Ваши претензии к делу не относятся! Подавайте отдельное заявление. Я уверен, что подзащитному будет что возразить!
— Конечно! Она мать била! Сживала ее со свету! — не выдержал Егор.
Председатель суда — седой старик с орденскими колодками, пристально разглядывал Никиту. Он не задавал вопросов. Он слушал молча, бесстрастно. И, казалось, был далек от всего, что происходит в зале суда.
Когда суд ушел на совещание, Егор обреченно покачал головой. Государственный обвинитель потребовал для Никиты пять лет лишения свободы. И все время, пока суд совещался, Никита переживал:
— Зря не уехал из деревни. Надо было!
— Эх, Никитка! Ну до чего невезучий! — сокрушался Егор. И тут же вскочил при словах:
— Суд идет!
— …за отсутствием состава преступления уголовное дело против вышеупомянутого — прекратить. Снять арест. И выпустить на свободу из зала суда! — не верилось Никите в услышанное. — Взыскать материальный ущерб в размере трех месячных окладов с лиц, виновных в возбуждении уголовного дела! — читал председатель суда, изредка оглядывая багрового обвинителя, бледного председателя колхоза, онемевшую Торшиху, торопливо выскочившую из зала Дуньку.
Никита, не сдержавшись, плакал, как ребенок, закрыв лицо руками: