— Теперь, надеюсь, мы можем поговорить о работе?
— Нужно найти человека.
— Кром! Неужели я дожил до такого позора?
— Позора? — Эригона удивилась. — Я не посмела бы предложить воину ничего, что могло бы навлечь на него позор. Я хоть и женщина, но разбираюсь в вопросах чести!
— А как насчет моей воровской чести? Украсть, утащить, слямзить, выхватить из-под носа, отковырять да смыться — вот это служит к моей воровской чести. Убить какого-нибудь негодяя — еще одно достойное задание. Но найти!.. А кого я должен найти — за двести полновесных золотых?
— Молодую девушку. Ее звали Майра.
— Кем ты ей приходишься? Прабабушкой?
— Я не желаю это обсуждать! — в тоне старухи вдруг прозвучали резкие, даже властные нотки. — Я твой наниматель. Я сообщаю тебе необходимые сведения. Мои отношения с этой Майрой не входят в число необходимых сведений. Слушай внимательно. Майра — дочь богатых и знатных родителей. Ей было шестнадцать лет.
— Хороший возраст, — перебил Конан невозмутимо. Ему хотелось поставить старуху на место. Не хватало еще, чтобы им помыкала женщина, да еще такая уродливая! — В эти годы любая будущая крокодилица выглядит привлекательно. Что и сбивает с толку иных мужчин…
— Так и вышло, — подхватила Эригона, и Конан поразился тому, с каким изяществом она перехватила нить разговора. — Шестнадцатилетняя Майра была очень хороша. Темные глаза, густые черные волосы, очаровательный ротик… Она особенно гордилась своим ротиком, потому что по форме ее губы напоминали бабочку.
— Что ж, наверное, есть любители целовать распластанных бабочек, прилепленных к женскому лицу, — сказал Конан мститетльно. — Лично я предпочитаю что-нибудь более классическое. Лук, к примеру, или луну.
— Как насчет винного следа от донышка кружки? — язвительно осведомилась старуха, указывая на лунообразное пятно на столе, оставленное кружкой.
— Тебе палец в пасть не клади, — фыркнул Конан. — Кажется, мы сработаемся. Продолжай.
— Очаровательная Майра была объектом страсти сразу двух женихов. Оба сватались к ней. Оба — из хороших семей. Одного зовут Аркамон, другого — Рувио. Ты запоминаешь имена?
— Они запечатлеваются в моей памяти так, словно их высекает резец ваятеля.
— Что ж, это лишь подтверждает мое предположение о том, что у киммерийцев гранитные мозги, — вздохнула старуха. — Надеюсь, твой внутренний ваятель достаточно быстр и ловок и успеет до конца месяца завершить свой нелегкий труд.
Конан сжал и разжал кулаки. Определенно, старуха превосходила его в остроумии. Так что на этой почве им лучше не состязаться.
— Продолжай, — буркнул он.
— Рувио имел у Майры больше успеха. Она не скрывала того, что предпочитает его Аркамону. Ни девушка, ни ее родители еще не дали окончательного ответа претендентам, но было совершенно очевидно, что победителем в этом поединке окажется Рувио.
— Ближе к делу, — сказал Конан. — Кто пропал, Аркамон или Рувио?
— Пропала Майра, если ты еще не понял этого. В один прекрасный день она попросту исчезла.
— Исчезла? — недоверчиво переспросил Конан. — А ее семья? Насколько я понял, она была хороша собой и богата, так неужели ее родня не предпринимала попыток отыскать дочь? Или ее похитили? Такое тоже случается. В таком случае мы пойдем за ними, и обещаю, что отыщу ее. Мне уже доводилось выслеживать такие караваны и отбивать украденных женщин у торговцев живым товаром. Надеюсь, это случилось недавно, и они не успели уйти далеко — и тем более не успели всучить твою красавицу с раздавленной бабочкой на физиономии какому-нибудь похотливому владельцу гарема.
— Она погибла, — сказала старуха.
— В таком случае, я вообще не вижу смысла ее искать.
— Родные думают, что она погибла, — пояснила старая женщина. — Поэтому и не ищут. Видишь ли, в жаркий день она направилась к пруду, что имелся во дворе дома ее родителей. Ее одежда осталась на берегу, а сама девушка бесследно пропала.
— Они что, не смогли найти собственную дочь на дне собственного пруда? — поразился Конан.
— Ты поймешь, если я объясню тебе кое-что, — сказала старуха задумчиво. — Этот вопрос меня также занимал. Дело в том, что пруд выкопан в очень странном месте. В нем никто не купается. Оттуда берут воду для хозяйственных нужд. Иногда женщины дома приходят на берег и обливаются водой, зачерпнутой кувшинами. На поверхности, в том слое воды, который прогревается лучами солнца, плавают и резвятся маленькие золотые рыбки…
— Ты так подробно рассказываешь, как будто сама там побывала!
— Я и побывала там однажды под видом торговки мазями.
— Ты ведь не разбираешься в травах!
— Именно, — старуха кивнула. — Поэтому я всучила им овечье сало с мелко порубленной петрушкой. Не знаю уж, какое место на своем теле они стали этим смазывать… Какой-нибудь бедняк вполне мог бы приправить этой штукой свою похлебку.
— Возможно, они смазали служанку и съели ее, — с серьезным видом произнес Конан.
Старуха вздохнула.
— Я смеюсь, чтобы не плакать… А ты?
— А я смеюсь просто потому, что мне весело.
— Если бы я была здоровенным мужчиной, верзилой с конской гривой вместо волос на голове, с вот такими ручищами, — сухая лапка коснулась плеча Конана и снова юркнула под покрывало, — с такой улыбкой, как у тебя…
— Не вздумай со мной заигрывать, — предупредил Конан. — Я люблю женщин, но всему есть предел.
Эригона грустно вздохнула.
— Я не заигрываю с тобой, киммериец. Ты мне как правнук. Я восхищаюсь твоими статями.
— Еще скажи — что я тебе как конь.
— В таком случае — правнук моего коня… — Она засопела, как будто досадуя. — Словом, будь я мужчиной твоих статей, я бы тоже веселилась по поводу и без повода. Но у меня другая участь.
— Послушай, Эригона, ты была молода, хоть и очень давно, и наверняка взяла свое от жизни. Так что не печалься, а лучше вспоминай былое. Это должно тебя утешить. Во всяком случае, так говорили мне старики у нас в Киммерии… очень давно.
Она кивнула.
— Поверь мне, если бы у меня была бурная молодость… — Она осеклась и быстро закончила: — Будь у меня что вспомнить, я бы вспомнила.
— Неужели ты была жрицей-девственницей? — в тоне Конана послышался неподдельный ужас.
— Что-то вроде того.
— В таком случае наверстаем упущенное, — решил киммериец. — Я расскажу тебе десяток моих приключений, а ты уж постарайся впасть в маразм и решить, что это были твои приключения.
— На это нет времени, — сказала старуха. — Мы говорили о том, почему родственники Майры не стали обыскивать пруд.
— Насколько я понял, дно пруда представляет собой омут или зыбучий песок, или еще что-то в том же роде?
— Именно. Ты быстро соображаешь.
— Таково свойство варварского ума.
— Остается лишь позавидовать. — Эригона опять приложилась к своей кружке.
Конан с любопытством наблюдал за ней.
— Ты уверена, что не голодна?
— Уверена… Разве что немного хлеба. Белого, если есть. И чуть-чуть овощей. Хорошо потушенных. Мне нравится со сметаной. Как ты думаешь, у этого Абулетеса есть сметана?
Эригона не объяснила, откуда у нее самой взялась уверенность в том, что Майра жива.
— Хочешь сказать, что тебе открыли боги? — допытывался Конан. Он припомнил, что она не стала отрицать, когда он предположил, будто Эригона была жрицей какой-нибудь богини.
— Я ничего не хочу сказать… Но пусть будет так. Мне открыли боги. В видении. Тебя устроит такое объяснение?
— Нет.
— Я так почему-то и решила. Конан, Майра жива! Я это чувствую.
Киммериец покусал губу.
— Хорошо. Надеюсь, мы не найдем труп. Или, того хуже, призрак, мстительный и требующий человеческой крови. Потому что если такое случится, я отдам ему тебя. Ненавижу призраков!