Том сидел напротив Энни между сестрой Рози и матерью. Те только сегодня днем приехали из Грейт-Фоллз вместе с дочками Рози, одной из которых было пять, а другой – шесть лет. Эллен Букер была приветливой хрупкой женщиной с абсолютно седыми волосами и такими же ярко-синими глазами, как у Тома. Она мало говорила, больше слушала и улыбалась всему, что происходило вокруг. Том был к ней очень внимателен и подробно рассказывал обо всем, что происходило на ранчо. По тому, как Эллен смотрела на сына, Энни догадалась, что Том – ее любимец.
– Так, значит, Энни, ты напишешь о нас большую статью в свой журнал? – спросил Хэнк.
– Непременно, Хэнк. С твоим портретом во всю страницу.
Хэнк довольно загоготал.
Энни спросила у Фрэнка, как появилось это ранчо. Оказывается, их семья перебралась сюда, когда они с Томом были еще мальчишками. Он отвел ее от стола и стал показывать старые фотографии, объясняя, кто есть кто. В череде этих сменяющих друг друга сосредоточенных лиц было что-то очень трогательное. Даже то, что они выжили в этом суровом краю, было равносильно подвигу. Слушая историю их деда, Энни случайно поймала на себе взгляд Тома. Тот приветливо ей улыбнулся.
Когда они с Фрэнком вновь уселись за стол, Джо как раз рассказывал Грейс о женщине-хиппи, которая живет в горах. Она купила нескольких мустангов и отпустила их на волю. У них родились жеребята, и теперь в горах целое стадо диких лошадей.
– У нее самой много малышей, и они бегают там совсем голые. Папа зовет ее Гранола.[3] Они приехали сюда из Лос-Анджелеса.
– Начинается калифорнизация, – протянул Хэнк. Все засмеялись.
– Да хватит тебе, Хэнк, – сказала Дайана.
Позже, за десертом, когда все приступили к пирогу с тыквой и самодельному вишневому мороженому, Фрэнк сказал:
– Знаешь что, Том? Пока ты работаешь с конем, Энни и Грейс могли бы жить в речном доме. Это же безумие – мотаться постоянно туда и обратно.
От Энни не ускользнул взгляд, который Дайана метнула в сторону мужа. Этот вопрос явно раньше не поднимался. Том посмотрел на Энни.
– А что? – сказал он. – Прекрасная мысль.
– Очень мило с вашей стороны, но…
– Да знаю я, черт подери, этот ваш дом в Шото. Совсем прогнил и вот-вот обрушится вам на головы.
– Фрэнк, речной дом – тоже не дворец. И кроме того, Энни, возможно, хочет чувствовать себя более независимо.
Энни не успела еще ничего сказать, как Фрэнк обернулся к детям:
– А ты что думаешь, Грейс?
Грейс вопросительно взглянула на Энни, но лицо ее говорило само за себя. Фрэнк именно на это и рассчитывал.
– Значит, договорились.
Дайана резко поднялась со своего места.
– Пойду сварю кофе, – сказала она.
5
Когда Том вышел из дверей ранчо на крыльцо, месяц цвета слоновой кости еще не покинул предрассветное небо. Том постоял на крыльце, натягивая перчатки и ощущая кожей утренний холодок. Все вокруг сверкало инеем – ни ветерка, – даже пар от дыхания не колыхался. Собаки выбежали приветствовать хозяина, виляя не только хвостом, но и всем телом. Том приласкал их и кивком приказал бежать к загонам; те мгновенно помчались, покусывая и сбивая друг друга на бегу, оставляя четкий след в заиндевелой траве. Том поднял воротник своей куртки и, спустившись с крыльца, последовал за собаками.
Желтые шторы на окнах верхнего этажа речного домика были еще задернуты – Энни и Грейс, должно быть, спали. Вчера во второй половине дня Том перевез их, а все утро у них с Дайаной ушло на наведение порядка. За все это время невестка не проронила ни слова, но плотно сжатые губы и то, как она яростно водила по полу пылесосом и заправляла кровати, говорило само за себя. Энни отвели основную спальню, окна которой выходили на речку. В этой комнате была раньше спальня Дайаны и Фрэнка, а еще раньше – его и Рейчел. Грейс предназначалась бывшая спальня Джо, расположенная в глубине дома.
– Сколько они здесь пробудут? – спросила Дайана, приготовив кровать для Энни.
– Не знаю. Смотря как пойдут дела у коня.
Дайана ничего не сказала, только с такой силой двинула коленями кровать на прежнее место, что раздался громкий стук спинки о стенку.
– Но если ты против, то…
– Кто сказал, что я против? Ничего подобного. – Она, громко топая, вышла на лестницу, чтобы взять с перил оставленные там полотенца. – Надеюсь, эта дамочка умеет хоть что-то стряпать.
Когда Энни и Грейс приехали, Дайана уже удалилась. Том помог им выгрузить вещи и отнести все наверх. Среди прочих вещей он с радостью углядел две большие коробки с продуктами. Косые лучи проникали сквозь большое окно в гостиную, создавая ощущение простора. Энни не преминула сказать, что отсюда очень красивый вид на реку. Она попросила позволить ей придвинуть обеденный стол к окну, чтобы, работая, поглядывать между делом на речку и загоны. Они вдвоем передвинули стол на новое место, после чего Том поставил на него компьютеры, факс и еще какие-то электронные штучки, о назначении которых даже не догадывался.
Тома очень поразило, что Энни первым делом – еще на распаковывая вещи, не поглядев даже, где будет спать, – стала искать место для работы. Но по лицу Грейс, невозмутимо взиравшей на действия матери, он понял, что тут нет ничего странного – так уж у них заведено.
Вчера вечером Том, как всегда, пошел проверить лошадей и на обратном пути не мог не взглянуть в сторону речного дома. Там горел свет, и Тому захотелось вдруг узнать, что они сейчас делают, – эта женщина и ее ребенок, о чем говорят. Глядя на четкий силуэт дома, он вдруг вспомнил Рейчел и ту боль, что жила в этих стенах много лет назад. И теперь там снова поселилась боль – такая, сильнее которой не бывает: ее рождает чувство взаимной вины, ею искалеченные души терзают тех, кого больше всего любят.
Том прошел мимо загонов – заиндевевшая трава похрустывала под ногами. Тополя были словно укутаны белоснежным кружевом с серебристыми блестками, а на востоке уже начинало розоветь – скоро там взойдет солнце. Собаки поджидали его у конюшни. Хотя они знали, что путь внутрь для них закрыт, но каждый раз надеялись, что, может, повезет и удастся прошмыгнуть. Том пинком прогнал их и вошел.