Он выразительно посмотрел царевичу в глаза, сделал легкий, почти незаметный, скорее бровями, чем головой, кивок через плечо. Царевич понял:
- Награди его!
По знаку визиря слуга вынес через плечо тяжелый кожаный кошель.
- Пусть учитель не сочтет пять тысяч динаров суммой, слишком малой за его былую службу султану и дружбу с моим родителем, - да не угаснет над ними двумя свет божьей правды!
- Не сочту, - хмуро сказал Омар. - Без единого фельса дома сижу.
Он не мог позволить себе встать в гордую позу, как Фердоуси и Беруни, - и свысока отказаться от награды. Слишком много лет, сил душевных и знаний отдал Омар грозному роду Сельджукидов! Он ничего им не должен, - они ему должны.
Эмир Аргуш, между тем, увидев, что визирь отошел от царевича, шепнул Санджару на ухо, чтобы насолить утонченно-вышколенному придворному:
- Лукавый перс позорит ваше высочество, стараясь показать иноземцам, что визирь щедрее царя...
Как всякий неотесанный, малограмотный, но заносчиво-притязательный человек, наделенный к тому же хоть какой-то, пусть невеликой властью, он всем нутром терпеть не мог тех, кто выше по уму, образованию и воспитанию.
К его тупому удивлению, царевич, вместо того, чтобы мстительно затаиться, крикнул звонко, с обидой:
- Визирь! Ты хочешь прослыть более щедрым, чем сам государь? Казначей! Предоставь поэту от нашего царского имени десять тысяч золотых...
Ох! Когда мы перестанем зависеть от каприза правителей?
Увидев у ног груду золота, Омар сокрушенно пожал плечами:
- Зарежут меня, если в городе узнают, какой я теперь богатый. Я возьму, государь, с дозволения вашего, с собой сотни две или три, остальное же... велите позвать саррафа и обменять всю сумму на чеки.
- Действуй, - приказал царевич визирю. Ему нравилось повелевать.
Много ели, много пили. Пели. Омар, захмелев, читал свои стихи, - о вине, о любви, не касаясь опасных тем:
Дай вина! Здесь не место пустым словесам.
Поцелуи любимой - мой хлеб и бальзам,
Губы пылкой возлюбленной - винного цвета,
Буйство страсти подобно ее волосам.
И много других - не хуже - и не лучше. Вот, например:
Прошу могилу мне с землей сравнять, да буду
Смиренья образцом честному люду;
Затем, смесив мой прах с пурпуровым вином,
Покрышку вылепить к кабацкому сосуду.
- Хм...
- Э-э...
- Ха-ха!
Аргуш, смекнув, что этот безвестный Омар Хайям - в чести у верховных властей, с пьяных глаз отвалил ему тысячу динаров. Гости - по пятьсот. Ничего. Все как следует быть. В конце концов, писать стихи и читать их - его ремесло. Эти люди, покупая как можно дешевле и продавая как можно дороже, торгуют чужим. Он - кровным, своим. Профессия...
Во второй половине дня, сославшись на старческую усталость, Омар попросил отпустить его домой.
- Ступайте, - разрешил Санджар. - Старый Ораз с людьми проводит вас. Ведь вы его знаете?
- Знаю. Он мой давний приятель.
К Омару у входа подкатили те двое.
- Нам не терпится вновь увидеть вас...
- Зачем? - Выпив, Омар огрубел. - Я не царица Савская.
- Побеседовать с вами...
- О чем? Все в мире давным-давно известно. Хотите узнать что-нибудь обо мне лично - читайте мои стихи, там все сказано.
Они как разинули рты, так и остались с ними, разинутыми, у него за спиной.
Поэт сказал старику Оразу:
- Отойдем в сторонку. Я отсчитаю тебе пятьсот золотых, которые ты мне дал, когда меня гнали из Исфахана.
- Зачем они мне? - удивился Ораз. Он совсем одряхлел. - Ни жены, ни детей. Ни дома. Одежду, обувь - дают, ночую у походных костров, питаюсь из походных котлов. Теперь, братец, мне уже ничего не нужно. Эти деньги тебе нужнее. Я, когда нашел твой новый дом и зашел к тебе, видел: пишешь новую книгу. Вот и пиши. Упомяни меня в ней, если к слову придется. Последний раз мы видимся с тобой, - я умру где-нибудь по дороге. О боже! Сколько лет прошло с тех пор, как мы встретились тогда, на Фирузгондской горной дороге...
... Они толпились, спешившись, в устье зеленой лощины, нисходящей к дороге по склону горы. В узких глазах жестокость и жадность, тупая неумолимость. Не жди от них пощады.
- Стой! - рявкнул молодой туркмен в большой мохнатой шапке.
Он зарезал их работника Ахмеда, оказавшего сопротивление. Затем шайка очистила их повозку с припасами.
- Это что?
- Книги...
После трудной беседы о науках:
- Как тебя зовут?
- Омар.
- А меня - Ораз. Эй, грузите все обратно! Станешь большим человеком, не забудь обо мне. Запомни: Ораз...
Омару тогда было десять лет. Много раз они встречались после этого: под Бухарой, в Исфахане и здесь, в Нишапуре.
- Ладно. - Омар вытер слезы. - Помоги мне. Я теперь боюсь жить один. У вас, туркмен, хорошие собаки.
- Я отдам тебе своего волкодава. Вместе с ошейником и цепью. Он умный. Вы сдружитесь с ним.
- Веди.
Ораз, звеня цепью, привел огромного, чуть не с осла, светло-бурого пса с гладкой блестящей шерстью, с обрубленными ушами и хвостом. Красивый пес, здоровый, могучий.
- Как его зовут? - спросил довольный Омар
- Так и зовут: Бурибасар-Волкодав. Я его окликаю просто: Басар.
У пса дрогнули короткие уши, он шевельнул обрубком хвоста.
- Прекрасно. Люди нынче - не лучше волков. Не лает он попусту, как дворняга? Я этого не выношу.
- Нет, пес он серьезный. Молчаливый, как ты.
- Совсем хорошо! - Омар сунул собаке большой кусок мяса, за которым перед тем сходил на кухню.
Басар взглянул на Ораза.
- Ешь, - благодушно кивнул Ораз. - Теперь он - твой хозяин. Говори, - заметил старик Омару, - с ним по-нашему, - персидский не понимает.
Пес осторожно и бережно, деликатно взял мясо из рук Омара и степенно, чувствуя на себе их взгляды и боясь показаться слишком голодным и жадным, отошел в сторонку.
- Я его сегодня не кормил. Пусть поест - и поедем. Надо купить по пути на базаре мешок костей для него.
- Купим. Слава аллаху! - вздохнул Омар. - Теперь у меня есть бескорыстный друг и защитник. Среди людей такого не нашлось.
- А Фахр?
- Э! У Фахра - корысть. Не ради меня они тут расщедрились. А ради тех двух, любопытных. Я для них всего лишь местное диво. Диковина. Вроде носорога в клетке.
Цитадель, где жил окружной правитель Аргуш, находилась вне городской черты, в стороне; Омар предложил ехать к нему домой не через те ворота, через которые Ораз, плохо знавший город, привез его к Санджару, а через другие, поближе к дому.
- Идет, - согласился Ораз. - Тем лучше. Сразу за воротами, справа, они увидели большое черное пепелище. Обгорелые стены, обугленные балки. Это черное пятно на золотистом фоне города казалось уродливой кляксой на желтом древнем пергаменте с четкими чертежами.
Еще недавно здесь находился караван-сарай... Омар потемнел, будто вымазался копотью с пожарища, и придержал лошадь, которую дали ему доехать до дому. Басар, бежавший рядом, взглянул на него, присел и заскулил, подвывая.
- Что случилось? - окликнул поэт человека, уныло копавшегося в черных развалинах.
- Э! - с досадой махнул тот рукой. - Жил тут в келье один чудак-еврей. Вечно пьяный. Видно, спьяна, подпалил свое жилье - и сжег весь караван-сарай. И сам сгорел вместе с ним.
- Эх! - с горьким надрывом, гортанно, всей грудью вздохнул, скорее - рыкнул, Омар.
Ораз - участливо:
- Знал?
- Знал... - Омар обхватил лицо рукой, крепко стиснул его. И, вместо того, чтобы произнести, как положено: «Мир его праху», сказал непонятно: - Доломит ему в шихту! И соду. И борную кислоту...
Заодно с мешком костей для Басара поэт купил баранью тушу и в харчевне «Увы мне» большую корчагу вина для гостей, людей Ораза.
Их на пиры к царевичу не допускают.
- Дед его ходил в грубом суконном халате и ел с нами из одного котла, - говорили недовольные воины.