Малори, страшно измотанный, устанавливал номер восемь. Внезапно голова его закружилась. И он чуть не свалился с покатой обшивки.
– Малори, если вы немедленно не очнетесь, то я вас убью.
Одну минуту отдыха, сэр.
– Нет, нам надо торопиться. И они продолжали трудиться.
– Они должны осознать ситуацию через несколько минут после запуска. Но только в общих чертах. Я не думаю, что они смогут понять: вокруг них – межзвездное пространство. Вы, наверное, были военным. Если они согласятся сражаться, то я оставляю на вас решение вопроса, как поступить с неповинующимися солдатами.
После того, как в корабль номер восемь была установлена персоналия, раздался голос испытуемого:
– Я хочу, чтобы мой аэроплан покрасили в красный цвет
– Сейчас, сэр, – быстро сказал Мал ори и закрыл люк, направившись к кораблю номер девять.
– Что все это значит? – нахмурился Гринлиф, глядя на свой прибор.
– Я думаю, что маэстро уже осознал, что он в каком-то средстве передвижения. И ему показалось приятным, если его средство передвижения будет красным, потому что... – Малори стал открывать люк номер девять и не закончил фразу.
Наконец все корабли были готовы. Положив палец на “пуск”, Гринлиф посмотрел на Малори.
– Мы уложились вовремя. Нас должны наградить, если все сработает, – его голос перешел на торжественный шепот, – должно сработать. Вы когда-нибудь видели, как с живого человека сдирают кожу?
Малори вздрогнул. Оперся на пульт
– Я сделал все, что мог.
Гринлиф включил “пуск”. Раздались шорохи открываемых воздушных камер. Девять истребителей стартовали, одновременно ожила голограмма перед пультом управления. В середине ее маячили “Юдифь”, обозначенная зеленым значком. Девять маленьких светлых точек зажглись рядом. В отдалении маячили красные точки – флотилия берсеркеров, которая преследовала “Надежду” и ее эскорт. Малори хмуро отметил, что красных точек не меньше пятнадцати.
– Главное, – Гринлиф говорил, словно обращаясь к самому себе, – чтобы они боялись врага, не меньше, чем своих хозяев. – Он нажал на клавиши и командным голосом произнес: – Внимание! Номера с первого по девятый. На вас нацелены мощнейшие пушки, любая попытка неповиновения или побега будет пресечена самым суровым образом...
Он продолжал инструктаж, а Малори в это время смотрел на экран; он увидел, что космический шторм, предсказанный берсеркером, приближается. Поток атомных частиц направляется в их сектор и должен был вскоре пересечь траекторию “Юдифи” и той необычной “гибридной” флотилии, которая двигалась рядом с нею. “Надежда” же может использовать эту бурю к своей выгоде и постараться увеличить разрыв между собой и преследователями, если те не смогут развить большую скорость.
Видимость на функциональном дисплее стала ухудшаться, Гринлиф перестал давать наставления истребителям, когда понял, что контакт прерывается. Неестественные голоса берсеркеров продолжали доходить до кораблей под номерами один – девять только во время кратковременных затиший. Погоня за “Надеждой” продолжалась.
В течение некоторого времени в кабине управления воцарилась тишина, изредка прерываемая шумами, доносившимися с дисплея. Через стекло были хорошо видны опустевшие ангары.
– Ну, вот, – сказал Гринлиф, немного помолчав. – Теперь осталось только ждать. И переживать.
Он улыбнулся, его лицо странным образом изменилось, казалось, он доволен.
Малори с любопытством посмотрел на Гринлифа:
– Как вы... Как вам удалось так хорошо со всем справляться?
– А почему нет? – Гринлиф оторвался от бесполезного теперь пульта, – знаете, когда человек отказывается от своей жизни, признает, что он уже мертв в “той” жизни, то он вполне может признать, что “эта” жизнь имеет свои преимущества. Иногда мы даже встречаемся с женщинами, когда хозяева захватывают новых пленных.
– Хорошая жизнь, – сказал Малори. Это определение было весьма многозначным. Но теперь он уже ничего не боялся.
– Хорошая жизнь, как она есть, маленькая прелесть, – Гринлиф продолжал улыбаться. – Я знаю, что ты продолжаешь смотреть на меня сверху вниз. Но ты уже столь же далеко зашел, сколь и я. Ты это осознаешь?
– Мне просто жалко тебя.
Гринлиф беззлобно рассмеялся и с сожалением покачал головой:
– Знаешь ли, возможно, моя жизнь будет более долгой и более безболезненной, чем жизнь любого другого человека. Вот, например, ты сказал, что одна из твоих персоналий умерла в возрасте двадцати трех лет. В ту эпоху это был обычный возраст, когда люди умирали?