Капитан почувствовал себя как-то неловко.
— Собственно говоря, ещё час назад батареям было приказано подготовиться к смене огневых позиций и быть готовыми к рукопашной. Сегодня ночью мы пересечём эту полосу. — Клазен рукой показал на карту, где красным карандашом жирно были намечены новые огневые позиции для личного состава и для штаба дивизии. С этими словами он вышел из палатки, оставив Зойферта у карты одного.
Зеехазе, не заходя в палатку командира, сообщил ему о том, что путь на позиции исправен, а тягачи готовы к маршу.
— Сейчас мы поедем на позицию «Б», — сказал Клазен, садясь в машину. — Несколько джинов мы можем достать, на местности их много брошено. Что ты на это скажешь?
Зеехазе хихикнул:
— Тем самым мы лишь ускорим свой конец.
Состояппе Наумана не улучшилось. Лицо его сделалось красным, дыхание стало прерывистым. Денщик принёс целый котелок снега, чтобы положить ему хороший компресс.
— Клазен, дружище?! Ты ли это? — обрадовался Науман, увидев начальника штаба, и его глаза заблестели ещё больше.
— A-а, это ты, старый циник!
— Мне что-то не по себе в этой дыре.
— Сейчас прибудет санитарная машина, и тебя отвезут в мягкую постельку к Квантелю.
— С тех пор как уехал Генгенбах, мои дела идут из рук вон плохо. А теперь вот мне нужно…
— Не преувеличивай, пожалуйста.
— Я не всегда действовал как надо. С тобой мало советовался…
— Не мели чепухи. Всё в порядке, — перебил его Клазен.
Науман с трудом покачал головой. На лице его застыла гримаса страдания.
— Норой человек ведёт себя как свинья. Но порой ли? Собственно говоря, всю эту войну… — прошептал он.
— Пока не приедет санитарная машина, давай вместе споём твою любимую песню. — И он запел: — «Моя милая девушка…»
Науман усмехнулся:
— В последний раз я её пел в Южной Франции… — У него перехватило дыхание, и он приложил ко лбу мокрый платок. — А ты был абсолютно прав относительно прогнозов на наше положение.
Вошёл денщик и доложил:
— Санитарная машина прибыла!
— Ну, старина, пока! — Клазен смотрел мимо носилок.
Зеехазе сел за руль, тихо заметив:
— А Науман-то выглядит не ахти как.
— В мае он вместе с нами был в Нормандии. Он большой циник, но зато честен. Один из тех, кто уцелел. — Клазен посерьёзнел. — Решительные, и ушли, нерешительные погибли, а отбросы оказались в Арденнах.
— Метко сказано, господин обер-лейтенант.
— Зеехазе, езжай потише, чтобы хоть часок я мог соснуть спокойно… — попросил Науман.
Капитан Зойферт, поражённый, выскочил из своей землянки.
— Нет, они сошли с ума! — ругался он.
— Что вы сказали, господин капитан? — спросил его обер-лейтенант Клазен, вылезая из машины и надевая фуражку. Сон, хотя был коротким и беспокойным, несколько освежил его.
До рассвета оставалось совсем немного. То тут, то там раздавались взрывы снарядов американской артиллерии.
— Боже мой! Вы вопреки моему приказу увезли Наумана в тыл?!
— Господин капитан наверняка простит меня за это…
— Несчастный, да вы знаете, что случилось? Наумана уже нет в живых!
Сон с Клазена как рукой сняло.
— Когда машина приехала в госпиталь, Науман был уже мёртв!
— Мёртв? Но почему?!
— Задохнулся: абсцесс миндалин.
«Наумана нет в живых. Вот и ещё одним меньше стало. Глупо умереть в Арденнах от воспаления миндалин…» — подумал Клазен.
— Ответственность за его смерть лежит на нас. Если бы он остался на батарее, этого не случилось бы…
«Кто-то из нас двоих ненормальный!» — Клазен вздохнул.
Район, который должен был занять бывший артдивизион, находился на южной окраине Эльзенборна, то есть того самого населённого пункта, который днём и ночью обстреливала артиллерия противника.
Управляя своими войсками, американцы и по радио, и по телефону вели разговоры открытым текстом. Именно поэтому Модель постоянно был в курсе всех событий и мероприятий, которые проводил в своих войсках генерал Паттон, и, разумеется, мог своевременно предпринять необходимые контрмеры. На правом фланге понесла серьёзное поражение 80-я дивизия, на ловом фланге 4-я танковая дивизия была остановлена противником на значительном расстоянии от Бастони.
В ночь на двадцать третье декабря генералу Маколифу, стойкому защитнику окружённого города, стало известно, что на каждое орудие осталось всего по десять снарядов, не говоря о других жизненно необходимых вещах для солдат. Кроме личного мужества, генерал ничего не мог противопоставить Майтейфелю, который твёрдо решил задушить город в кольце окружения.