«Какой жалкий рождественский вечер: скверная водка, пустой табачный дым, — думал Зальц, — и ни одной минуты покоя». Полковник направился к машине. Копошившиеся возле неё военные вытянулись по стойке «смирно».
— Вы что, с ума сошли?! Почему у вас машина работает на холостом ходу?! Кто здесь старший?
— Фельдфебель Герхард.
— Приказываю немедленно заглушить мотор! — распорядился полковник.
— Слушаюсь, господин полковник! — Правая рука вояки взметнулась, но не к козырьку, а к носу, левой рукой он почесал затылок.
Одно мгновение — и руки у полковника оказались заломленными за спину. Часовой, который только что докладывал полковнику, тоже был тут как тут. В два счёта полковника связали и, втиснув в рот кляп, положили в машину. Через минуту она уже мчалась по направлению к Насельску.
— В себя он придёт не раньше чем через час. Из предосторожности я сорвал с него полковничьи погоны, — сказал Хельгерт.
На полу кузова лежали оба водителя полковника и его телохранитель. Все трое оглушены и с кляпами во рту.
Когда проезжали мимо какого-то села, Добрушкин, сидевший за рулём, снизил скорость и, высунувшись из кабины, по-немецки крикнул стоявшему на околице часовому:
— С Новым годом!
До штаба корпуса оставалось километра четыре. Добрушкин дал газ, но старушка машина охать быстрее не могла.
Хельгерт сидел рядом с водителем, держа в руках карту, автомат он зажал между коленями. На машине можно было проехать ещё километров с пять, но дальше нужно было идти пешком. Главное, чтобы пока никто не бросился искать полковника и исчезнувшего часового. Разумеется, гитлеровцы сочтут это делом рук партизан и, конечно, объявят тревогу.
— Мороз крепчает, — заметил Добрушкин.
— Мне лично что-то жарко, — откликнулся Хельгерт. — Стой, Иван! — вдруг крикнул он Добрушкину.
Добрушкин резко затормозил. Хельгерт выскочил из машины.
— Что, разве уже приехали? — высунул голову Фаренкрог.
— Я не уверен, что мы едем правильно. Помоги мне! — попросил Хельгерт.
Чтобы Хельгерт просил помощи, такого ещё никогда не было, Фаренкрог выпрыгнул из кузова и осмотрелся.
Дул холодный ветер. Где-то вдалеке бил автомат.
— Мне кажется, нам нужно проехать ещё с полкилометра вперёд, поближе к лесу.
— Половина третьего, по времени мы уже должны быть на месте. Да и Зальц может пробыть в казино часов до трёх-четырёх, а потом его наверняка начнут искать.
— Мы ещё далеко не у цели. Поехали.
Оба вскочили на подножку машины, и она поехала дальше. А вот и тропа.
— Стой!
Машина резко остановилась.
Хейдеман разостлал на земле плащ-палатку, и разведчики положили на неё связанного полковника.
— Отгони машину на несколько сот метров назад, так будет лучше.
— А мы пока подождём тебя. Думаю, что нам нужно быть вместе, — заметил Фаренкрог.
Хейдеман сел за руль, и через минуту машина исчезла в темноте. Вскоре мотор заглох.
— Я немного пройду вперёд, посмотрю, нет ли там часового, — сказал Добрушкин и пошёл вперёд.
Вскоре вернулся запыхавшийся Хейдеман:
— Все трое спят сном праведников.
Хейдеман зарядил ракетницу. Важно было дать сигнал с условленного места, в противном случае можно было попасть под огонь собственных «катюш». Сейчас, как никогда, он чувствовал всю ответственность полученного задания.
Шли осторожно, стараясь не шуметь. Полковника несли на плащ-палатке. Вдруг перед ними словно из-под земли выросла фигура Ивана Добрушкина.
Схватив Хельгерта за руку, он прошептал:
— Впереди нас фрицы, они роют окопы.
— Сколько их? — спросил Фаренкрог.
— Человек двадцать.
— Нам нужно обойти их с юга. Слева от нас находятся миномётчики, там тем более не пройти, — объяснил Хельгерт.
— Смотри, чтобы наш полковник не заорал в самый неподходящий момент, — предупредил Хейдеман.
— Не беспокойся, я глаз с него не спускаю, — шёпотом ответил Фаренкрог.
Добрушкин прошёл шагов на двадцать вперёд, где от кустарника начинался заболоченный участок. Там, по-видимому, у немцев должен быть дозор.
Все сняли оружие с предохранителей. Шли медленно, несколько растянувшись, по не теряя друг друга из виду.
Вдруг Добрушкин остановился и упал на колени. Ветки хрустнули под ним.
— Стой! Кто идёт? — раздался грозный окрик часового, а вслед за ним и клацанье затвора.
— Хороший человек, немец.
— Пароль?
«Судя по голосу, до него не более десяти метров, жаль только, что я его не вижу», — мелькнуло в голове у Добрушкина.