— Ты видел города и получше. Французские, советские, польские, немецкие. И тоже так волновался, когда подъезжал к ним?
— Не знаю, может быть. Но с этим чувством я ничего не могу поделать…
— Приготовиться!
Разведчики забрали рации, катушки с кабелем и полевые телефоны. Последний раз проверили оружие. И вдруг словно из-под земли, раздался оглушительный, протяжный вой.
С громкими криками «ура!» бойцы выскакивали из окопов и устремлялись в атаку. Залпы «катюш» следовали один за другим. Всё потонуло в дыму и копоти. Советская артиллерия накрыла своим огнём позиции боевого охранения противника.
Артиллерия противника открыла ответный огонь по обнаруженным советским батареям.
Вперёд выдвинулись сапёры, чтобы проделать проходы в проволочных заграждениях.
Старший лейтенант Михайлов с револьвером в руке выскочил из траншеи и громко крикнул:
— Вперёд!
Справа участилась ружейно-пулемётная стрельба. Снег фонтанчиками взлетал в воздух.
«Только бы не отстать», — думал Фаренкрог, видя около себя лицо тяжело дышавшего Шехтинга и чувствуя, как их обгоняют солдаты третьего взвода на мотоциклах с колясками.
Со стороны дотов, которые скрылись в туче дыма, велась дикая, беспорядочная стрельба.
Михайлов лежал в цепи взвода, подбадривая бойцов. Однако сапёры не успели разминировать проходы в минных полях, и атакующие залегли. Они лежали в снегу. Время как бы остановилось. Гитлеровские батареи, воспользовавшись заминкой, перенесли огонь артиллерии на участок перед цепью дотов и полевыми укреплениями.
— Вперёд! — снова поднялся первым старший лейтенант, а за ним — его бойцы.
Фаренкрог наконец обрёл своё прежнее спокойствие.
«Вжаться в землю, прислушаться и, используя крошечную паузу между выстрелами, сделать стремительный рывок и вновь распластаться на земле…»
В воздухе свистели сотни осколков. Широко разметав руки, лежал на снегу убитый сапёр. Его подрывной заряд, зажжённый, очевидно, артиллерийским снарядом, разворотил ему правый бок.
Вперёд, только вперёд. Гитлеровские солдаты растерянно встают с земли, бросают оружие и поднимают вверх дрожащие руки. Наступающие уже растеклись между бункерами. Лёгкий юго-западный ветер начал разгонять туман и пороховой дым.
— За мной, товарищи! Вперёд! Не отставать! Быстрей! — Голос Михайлова звучал бодро.
Слева застучал «максим». Спокойно, уверенно, по-хозяйски расходовали пулемётчики ленту. Рвались ручные гранаты. Трещали автоматы. Шум боя усиливался.
«Позиции боевого охранения, минное поле и часть дотов уже остались позади, — подумал Фаренкрог. — Ещё один рывок — и мы выскочим из тумана на свет божий. И я наконец увижу этот город. Как странно, я волнуюсь. Вероятно, потому, что это последний город, во взятии которого я участвую».
Шум боя между тем отодвигался всё дальше налево, перерастая в ожесточённую огневую дуэль.
Михайлов привёл третий взвод в лощину, над которой висел туман.
Атака захлебнулась. Люди зарывались в землю на окраине учебного лагеря, откуда ещё не было видно города.
Когда рассвело, батальоны тяжёлых миномётов выкурили противника из первой траншеи, а артиллерия, открыв огонь по окраине города, помешала прибытию резервов.
И гвардейцы снова поднялись в атаку, их громкое «ура!» разносилось далеко вокруг.
Слушайте, товарищи! — гремел голос Михайлова. — Через десять минут подойдут мотоциклы с колясками, и мы на полной скорости въедем в город!
Фаренкрог подполз к Шехтингу, который лежал около брошенного гитлеровцами штабеля фаустпатронов.
— Ну что, служака, как дела? — с усмешкой спросил он.
— Хорошо смеётся тот, кто смеётся последним, — ответил ему Шехтинг.
Тем временем ветер отогнал в сторону полоску тумана и обнажил несколько зубцов крепостной стены.
Туман ещё больше разошёлся и открыл вид на освещённый утренним солнцем город. Соборы с разрушенными крышами, вокзал около массивной водонапорной башни, кресты и флюгеры. Справа полоска леса. Довольно скучная картина, в которую вносят разнообразие лишь красные кирпичные строения, типичные для Пруссии. В нескольких местах видны столбы дыма разбушевавшихся пожаров.
Немецкий коммунист Фриц Фаренкрог жадно впился взглядом в панораму города. Он пытался освободиться от нахлынувших на него чувств, но это ему не удавалось, как он ни старался. Голос Михайлова вернул его к действительности:
— Приготовиться! По машинам!
Моторы мотоциклов громко трещали. Около Фаренкрога остановился неуклюжий парень и недовольно проворчал: