Только жалобщики убрались, и судья, утомленный вершением правосудия, вздохнул полной грудью и собрался прилечь на диванчике, как у крыльца раздалось тарахтение брички.
- Пан Жахлевич! - выкрикнул Гонголевский и радостно побежал встречать гостя.
Хохелька с ожесточением подтянул свои воротнички.
- Попробуй, выдержи у такого неотесанного грубияна! - пробормотал он и, взяв шапку, выскользнул за дверь.
Мандатарий проводил Жахлевича в канцелярию; едва скрипнула дверь, захлопнутая Хохелькой, он схватил своего гостя за руку и торопливо спросил:
- Ну, как дела?
- Превосходно!
- Превосходно! - повторил мандатарий, потирая руки.
- Не позже, чем через десять дней студентика уже не будет в имении!
- Может ли это быть!
- Послезавтра приедет судебный исполнитель.
- Сюда?
- Он первым делом выслушает возражения противной стороны или так называемые эксцепции нынешнего владельца.
- А поскольку возражения эти будут бездоказательными…
- Что, после тридцати данных под присягой свидетельств, можно предвидеть заранее,- продолжил Жахлевич.
- Тогда…
- Судебный исполнитель признает завещание недействительным, а право наследования еще до окончательного решения признает за самым близким естественным наследником…
- Его сиятельством графом Зыгмунтом Жвирским.
- Теперешний же владелец с его претензиями, протестами и апелляцией…
- Получит по заслугам! - добавил Гонголевский и щелкнул пальцами.
- Amen,- заключил Жахлевич и склонил голову на грудь.
В эту минуту у крыльца раздался топот копыт.
- Вот те и на! - крикнул мандатарий, подскочив к окну.- Катилина!
Жахлевич вздрогнул.
- Катилина? - машинально повторил он и схватился за шапку.
- Я не хочу, чтобы он меня здесь застал,- шепнул Жахлевич хозяину.
- Поздно. Вот он уже идет! - воскликнул мандатарий, направляясь к двери.
- Идет!
В самом деле в сенях уже слышались быстрые и громкие шаги.
Жахлевич как вьюн закружился по комнате.
- Спрячусь! - прошептал он.
И сразу нашел вожделенное укрытие.
В углу между двумя канцелярскими шкафами висела одежда Хохельки; заботливый хозяин смастерил для нее нечто вроде покрывала из бумаги. Жахлевич одним прыжком оказался за бумажной занавеской и, согнувшись, присел под самым замечательным предметом гардероба Хохельки - пелериной, какую носили в романах «благородные разбойники».
В это время дверь с треском отворилась, и в комнату вошел Катилина. Лицо его сохраняло спокойное, беспечное выражение, только в глазах и в насмешливой улыбке можно было прочесть скрытую угрозу.
Мандатарий приветствовал его обычным поклоном. Катилина повел вокруг испытующим взором и улыбнулся еще более ядовито. Бумажная занавеска между двумя шкафами слегка заколебалась.
- Вы один, пан Гонголевский? - спросил он у мандатария.
- Один.
Катилина бросился на диван и похлопал хлыстом по сапогам.
- Что новенького? - снова спросил он, стрельнув глазами в сторону бумажной занавески.
- Ничего,- ответил мандатарий, несколько обеспокоенный.
- Так-таки совсем ничего?
- По крайней мере мне ничего не известно.
Катилина свистнул сквозь зубы.
- А я-то нарочно приехал, чтобы узнать от вас что-нибудь,- сказал он погодя.
Мандатарий пожал плечами, но теперь уже обеспокоился по-настоящему.
- Каких же новостей вы ждете от меня, ваша милость? - отважился он спросить.
Катилина пристально поглядел на мандатария, и тот невольно попятился.
- Оланьчук не вернулся?
- Никто во всей округе его до сих пор не видел.
Что-то зловещее сверкнуло у Катилины в глазах. Он сорвался с диванчика и быстро подошел к столу. Мандатарий с трудом перевел дыхание, ему показалось, что Катилина направляется к роковому тайнику.
- Дайте-ка, если не жалко, листок бумаги,- потребовал грозный гость.
Мандатарий подскочил, подал. Катилина сел на столик, схватил перо, окунул его в громоздкую чернильницу и начал быстро черкать по бумаге.
Вдруг он порывисто откинулся назад и с криком:
- Что это у вас за отвратительные чернила! - схватил несчастную чернильницу.
У мандатария ноги подкосились от страха.
В ту же минуту чернильница со свистом пролетела над его головой и, оставя солидное пятно на внушительном судейском носу, угодила точнехонько между шкафами в угол, завешанный бумажной занавеской.
Громкий звон разбитого стекла смешался с испуганным и гневным воплем.