- Оба пса вчера еще были веселехоньки,- попытайся он пустить в ход последний довод, - а сегодня с утра поджали хвосты, сжались в комок, скулят, словно их боль какая-то мучит… Плохой это знак, батько, плохой знак…
Дегтярь, снисходительно улыбаясь, похлопал его по плечу.
- Не хнычь, старый! Образ упал, потому что перетерся шнурок, на котором он висел, а собакам ты, видно, перегрел похлебку, вот и скулят они и ежатся.
Костя Булий продолжал качать головой.
- Эх, батько, сколько раз я на целые годы уезжал из дома и никогда у меня не было так тяжко на душе, как теперь, хотя еду я всего на два дня.
- Ты, я вижу, свихнулся на старости лет! - нахмуя рившись, проворчал дегтярь.
Казак, привыкший, видимо, к слепому повиновению, на смел более противиться.
- Оставайтесь с богом,- тихо проговорил он, почтительно обнимая колени дегтяря.
- Будь здоров, старый. И смотри, если не застанешь Юлиуша, жди его хотя бы целый день.
- Хорошо, батько,- ответил Костя.
И пошел было к пруду, но остановился.
- Попрощаюсь с панной! - сказал он и повернул к беседке.
Дегтярь беспокойно потирал лоб. «Свихнулся старый или же нам в самом деле угрожает непредвиденная опасность?..» - спрашивал он себя.
И задумался.
- Может быть, измена? - промолвил он вполголоса
И вздрогнул.
Но тут же тряхнул головой, и глаза его сверкнули.
- Эх,- прошептал он,- люди гибнут, но идея не умрет никогда.
IX
ЮЛИУШ
В то время, как Катилина бешеным галопом мчался в Оркизов, готовясь к схватке с гордым магнатом, в Опарках происходили дела совсем другого порядка.
Через час после ухода графа судейский приказный вручил Юлиушу уведомление о возбуждении процесса. Судебный исполнитель Дезыдериуш Грамарский сообщал о своем скором прибытии в качестве официального лица и, предупреждая о последствиях, какие может повлечь за собой отмена завещания, призывал нынешнего наследника со своей стороны позаботиться о разного рода свидетельствах и доказательствах обратного свойства.
Неожиданное известие поразило Юлиуша как гром с ясного неба. Он нисколько не испугался того, что может в одну минуту потерять свое теперешнее состояние и остаться как был нищим; но мысль, что он все последнее время так беспечно пользовался этим состоянием, доводила его до дрожи. Не о будущем, а о прошлом беспокоился благородный юноша.
Выдвинутые обвинения могли и в самом деле быть справедливыми, в таком случае его законные на вид права оказывались лишь несправедливыми притязаниями. В действительности все имущество принадлежало кому-то другому, а он обязан только несчастному случаю, который обделил ближайших и истинно законных наследников покойного Миколая Жвирского.
И чем внимательнее вникал Юлиуш в существо дела, тем больше росло его беспокойство. Ему казалось, что он по неведению и помимо своей воли совершил неблаговидный поступок. Почему он сам не додумался до того, что дело это несправедливо, и стал послушным орудием в чужих руках. Ведь он с самого начала, сколько ни старался, не мог объяснить себе, по какому случаю его вдруг так щедро облагодетельствовали. Покойный никогда в жизни его не видел и ни в каких близких отношениях с его отцом не состоял. С какой же стати он решил в ущерб ближайшим своим наследникам отдать все свое состояние незнакомому однофамильцу?
Впрочем, во всей округе, даже в целой Галиции молодой староста слыл чудаком и сумасшедшим. Не должно ли было это послужить новому наследнику важным предостережением и отвратить его от получения наследства? Разве согласуется с честью и совестью порядочного человека сидеть и ждать, пока кто-то другой не выступит с доказательствами, что наследство, которым он владеет, есть приобретение незаконное и несправедливое?
Раздумывая обо всем этом, благородный юноша совсем пал духом. Терзаемый преувеличенными угрызениями совести, он даже и сомневаться не смел в справедливости выдвинутого обвинения.
- Я не могу больше обольщаться,- с горечью говорил он себе,- я недостойно воспользовался безумием человека, который из-за каких-то детских обид забыл о своих ближайших родственниках. Я протянул руку к чужой собственности и растрачивал ее без забот и угрызений совести!
И, весь дрожа, он опустил голову на грудь.
- Как же я оправдаюсь в глазах людей? Могу ли я сказать, что допустил это невольно, по неведению?.. Не твердили ли мне со всех сторон, что покойник был чудаком и сумасшедшим?.. Так почему же я не сдержал свою алчную руку и даже не попытался сам проверить или опровергнуть подобные упреки?..