Тогда ты, может быть, поймешь
Упрек родительницы кроткой,
Что без тебя растила рожь
И коротала век короткий.
Ведь ты забыл, как держат косу,
Не говоря уж об ином,
И двадцать лет не кажешь носу
В осевший под березой дом.
Немалый срок.
Решений тьма,
Романов — и того не мене,
Но ни решенья,
Ни тома
За плугом стариков не сменят.
И нам придется дать ответ
За все погибшие колосья,
За «королеву поля» —
Гостью,
Что насаждали столько лет;
Понять самой вины причину,
Зазря не пригревать хулу
И все принять,
Как должно сыну:
И равнодушье, и хвалу.
РЕВНОСТЬ
До соседнего села
Через рощу
Мне ходить бы на блины к тощей теще:
Шалью шелковой
Болезную одаривать.
Под наливочку неспешно разговаривать.
И не знать бы ни беды, ни тревоги,—
Чтоб молодка завсегда на пороге.
Будь с покоса ты, с похмелья, от собранья,
Чтобы Дарьюшка —
Сплошное пониманье:
До полночи дожидалась бы встречи,
Ни словечком супротив не поперечив.
Да и я уж радость-женушку пестовал бы,—
Обходился б не как с бабой,
Как с невестою…
Спохватился я от дум —
Коченею!..
А совсем недавно хаживал с нею —
С самолучшей на округу нашу девкой —
Да пошаливал под окнами припевкой!..
И с чего бы вдруг ко мне охладела?
Я до ней,
А у Дарьюшки — дело:
То концерт,
То громкое чтенье,
То по Красному Кресту обученье.
Ох, не по сердцу мне Дарьины учения
Допоздна
У сельсоветчика Евгения!..
Иль позарилась на твердую зарплату,
Захотелось на готовые харчи?
Понаскучило вынянчивать лопату
Да выстаивать на зорьке у печи?
Или душеньку твою,
Душа-девица,
Соблазнило,
Подкузьмило в недород?
Как же мне-то быть веселым
Ухитриться,
Заявиться
Прежним гоголем в народ?!
Эх, не я ли
Первый парень на деревне,
Хоть с гармонью,
Хоть с саженною косой!
Ты ходила бы при мне под стать царевне,
На покатых —
С огнерыжею лисой!
Ничего, что трудодень не давит спину,
Нам уменья на житье не занимать:
Ремесло в котомке за плечи закину —
Словом-лихом попрошу не поминать.
Заявлюсь домой
Не с дохленькой зарплаты,
На плечах моих — похрустывает хром!
Захоти —
И выстрою палаты:
С топором-то
Посподручней, чем с пером.
Или, может, гармозень моя осипла,
Не сумеет отчубучить «скобаря»?..
И какого черта к этому прилипла? —
Ох, гляди, невеста,
Вышло б не зазря!
Мы еще тово Евгения спытаем:
(Не на слово —
На двужилистый кулак!)
Уж такая ли любовь его крутая,
Да и костью председателишко —
Как?
* * *
Шел деревней Первомай,
В красное одетый.
Хочешь — нет: воздымай
Метра в два портреты.
И неси свою беду
В святости иконной…
В сорок первый год иду,
Словно в боль влюбленный.
Не поплакаться иду,—
Чтоб, скулу спружиня,
Рассказать про ту беду,
Живу и поныне.
Пошуметь иной не прочь:
Мол, молился каждый
Тем портретам день и ночь
С суеверной жаждой.
Хоть ученый,
Хоть иной
Утвердитель смелый,
За широкою спиной
Прятаться не дело.
Говорил ты черта с два
В деревнях с народом,
Что концы сводил едва
Горе-огородом,
Что от дум темнел с лица,
Как под осень травы…
Мне те думы от отца
Перешли по праву.
* * *
А тогда?
Тогда-то что!
Двадцать лет — не сорок,
Жил я верой и мечтой,
Вспыльчивый, как порох.
День, как солнышко, горел
Дарьюшкиным взором,
И в обиде все же грел
Жарким разговором.
До портретов ли,
Когда
Сердце, ох, зашлося:
Думы душеньку — беда! —
Доконали вовсе.
Я от митинга — в кусты,
Будто бы по делу,
И наметом три версты —
Аж в ушах свистело.