Лицо Филина немного прояснилось, воспоминания отступили.
– Есть тут один «пассажир», – начал он. – Я два года назад на Сусумане с ним сидел. «Пассажир» – натуральная дешевка, «маслокрад». Но филок у него выше крыши. И мне по жизни кое-что должен. – Голос Филина стал слегка загадочным, чувствовалось, что он что-то недоговаривает. – Я с ним после откидки уже встречался, и он мне конкретное дело предложил. Если выгорит – расходимся краями и никто никому не должен.
– И что за «пассажир»? Что за дело? – заинтересованно спросил Колыма, подумав про себя, что младшенький-то и сам молодец, и зря он его, наверное, за пацана держит. Но что тут поделаешь – привычка. Как в детстве ему помогал из рессоры первое перо вытачивать, так и сейчас поможет.
– Потом расскажу, – ответил Филин. – Когда с ним еще раз конкретно побазарю. Зачем метлой понапрасну махать? А у тебя что?
Колыма почувствовал, что брат не хочет пока говорить об этом своем «пассажире», поэтому и переводит разговор. Ну, в конце концов, его дело. В чем-то он и прав – если дело не сделано, то и нечего о нем говорить, удачу спугнуть можно. Решив так, Колыма охотно ответил на последний вопрос брата:
– С Батей по-прежнему кентуюсь. Золотой человек! Мы друг друга с полуслова понимаем. И он мне доверяет, и я ему.
– Рыжьем занимаетесь? – понимающе спросил Филин. Он, конечно, много слышал о Бате и его делах, но видел смотрящего только пару раз, мельком.
– Не только. Рыжье, ясное дело, главное, но и других дел хватает. Я тебя как раз думал к нам пристроить, но это если ты захочешь, конечно. Так-то я в твою жизнь не лезу, сам понимаешь. Да и дела у тебя вроде идут, ты говоришь.
– Ага, – кивнул Филин и зевнул. – Пока вроде да. Ну а если что сорвется, тогда к вам подамся, – он снова широко зевнул. – Ох, Колян, что-то я устал уже здорово...
– Да что тут удивительного, – кивнул Колыма. – Конец дня плюс водочка. К тому же еще и месяца не прошло, как после «пятилеточки» откинулся.
– Ага... – голос Филина звучал уже совсем сонно. – Ладно, Колян, тогда я на боковую, а ты сиди еще сколько хочешь. А можешь на ночь остаться, место есть.
– Ну, давай! А я еще посижу маленько, – сказал Колыма.
Филин поднялся из-за стола, с усталым видом вышел из кухни, и через минуту в комнате заскрипел диван. Колыма немного посидел за столом, потом убрал грязную посуду в раковину и вылил в свой стакан остатки водки. В этот момент из кармана у него раздался громкий писк мобильника.
– Да? – сказал Колыма, поднося трубку к уху. – Слушаю.
– Здравствуй, Коля, – послышался в трубке голос Бати. – Ты где сейчас?
– Здравствуй, Батя. Я у брата.
– Ясно. А то я тебе домой звоню, а никто трубку не берет. Короче, Коля, нужно, чтобы ты завтра утром со мной за город съездил. Дело есть.
– Что за дело?
– Траулер «Алазань». Жирный наконец на продажу созрел. Ну, ты в курсах. Мои пацаны его дожали. Завтра стрелка, он человека пришлет. С документами. А взамен хочет рыжье получить. Чисто реальную стоимость.
– Ясно. Молодцы пацаны, что дожали, а то этот толстяк уже сколько ломался. Значит «Алазань» теперь наша. Отлично! А во сколько стрелка? И где?
– В десять утра около корабельного кладбища. Знаешь, где это?
– Корабельное кладбище? Что-то не помню. Знаю, что где-то рядом с Магаданом, а где именно, не в курсах.
– Ладно, не знаешь, так не знаешь. Я за тобой человека пришлю, он и довезет. Кстати, куда присылать-то? К тебе или к брату?
– Шли ко мне, – сказал Колыма после секундного раздумья. – Раз завтра дело, то нужно выспаться как следует, а у Филина толком и не на чем, он пока барахлом не разжился – диван да раскладушка.
– Ладно, к тебе пришлю. Он часам к девяти подъедет.
– Давай лучше к половине девятого, чтобы точно не опоздать.
– Лады. Ну тогда давай, Коля.
– Счастливо, Батя, – сказал Колыма и выключил мобилу. Так, теперь нужно скорее ехать домой, чтобы успеть выспаться.
Колыма пошел к выходу из квартиры. «Интересно, я брата не разбудил, когда разговаривал?» – подумал Колыма, проходя мимо комнаты. Он заглянул в открытую дверь. Филин лежал на диване, дыхание его было ровным. «Ладно, – подумал Коля, – даже если он про стрелку и слышал, болтать попусту не будет, чай, не маленький». Он подошел к спящему брату, заботливо укрыл его одеялом, потом тихо вышел из комнаты, а через минуту уже оказался за дверью квартиры.
Глава 6
Утро выдалось холодное и ветреное. Сильный холодный ветер дул с моря, поднимая на воде пенные барашки и бросая волны на каменистый берег. Вода накатывала на серые камни, разбивалась об них и с тихим шипением откатывалась обратно в море, оставляя на берегу клочья белой пены. В воздухе над небольшой бухтой висела тишина, если не считать криков чаек и сильного всплеска волн под порывом ветра.
Но кроме этих естественных, природных звуков разносился над бухтой и еще один, куда менее приятный: лязганье железа по железу. Наполовину оторвавшийся кусок обшивки старой баржи, лежавшей на мелководье, качался под порывами ветра и колотился о борт. Эта бухта последние лет двадцать служила кладбищем списанных кораблей, и кроме этой баржи здесь их было немало. Чуть правее и ближе к берегу стоял, до середины борта погрузившись в воду, сторожевой катер со снятым вооружением. Покосившиеся антенны нависали над ободранным носом с нечитаемым номером и разбитым якорным клюзом, а пустые пулеметные прорези в кабинах стрелков были похожи на глазницы старого черепа. Левее баржи находился полузатопленный рыболовецкий сейнер с выбитым остеклением рубки. Торчащие по краям осколки стекла выглядели одновременно жалко и вызывающе, словно редкие зубы старого хищника. Между баржой и сейнером виднелся нос дизельной подводной лодки с ободранной обшивкой и облупившейся красной звездой. Когда-то грозная субмарина теперь выглядела жалко – как, впрочем, и любой труп, неважно, машины или живого существа.
Рядом с кладбищем, тоже частично уходя в воду, была старая свалка, над которой постоянно кружились тучи жирных чаек. Возле свалки стоял бетонный куб с выбитыми окнами и наполовину разобранной крышей – все, что осталось от метеорологической станции. В целом зрелище было совершенно удручающее, невольно наводящее на горькие мысли о том, что, наверное, человек в принципе способен изгадить все, до чего только дотронется. Зимой, когда кладбище и свалку засыпало снегом, они смотрелись не так удручающе, но сейчас снега было еще немного, а тот, что уже успел выпасть, ветер сметал с сопки в низину.
Впрочем, нагонять плохое настроение тут было не на кого. Располагалось корабельное кладбище в сорока километрах от Магадана, и люди сюда практически никогда не заходили, разве что надеясь найти тут что-нибудь полезное в хозяйстве. Но поскольку со старых кораблей уже и так было снято все мало-мальски ценное, то и такие охотники находились очень редко. Вот и сейчас на берегу бухты было совершенно безлюдно. Со стороны суши к свалке и кладбищу подходила только одна обледенелая, замерзшая дорога. Списанные корабли к кладбищу подвозили с моря, и поэтому никто не ездил по дороге уже год, а может, и больше. Однако сегодня, кажется, это правило было нарушено.
Вдалеке показались два черных пятнышка – одно побольше, другое поменьше, – медленно ползущих по направлению к бухте. Это были две машины: впереди ехал здоровенный японский внедорожник, а за ним микроавтобус с тонированными стеклами. Они протряслись по заледеневшим буграм дороги и, подъехав к берегу залива, остановились.
Передняя дверца внедорожника негромко хлопнула, открываясь, и из машины вышел невысокий сухощавый старик с золотой фиксой во рту и густо татуированными пальцами. С первого взгляда было видно, что это очень опасный человек. Движения его были легкими и плавными, несмотря на то что ему явно перевалило за шестьдесят. Кожа на лице была темная, рассеченная глубокими морщинами. Во взгляде старика, которым он окинул бухту, были заметны железная воля, жестокость и мощный ум, в общем, это был человек, привыкший повелевать. Лидер колымской группировки блатных Вячеслав Сестринский, он же Батя, был одним из самых известных в России воров в законе, смотрящим по Магаданской области.