Уверовав в метод лечения, мать тут же организовала прогревание. Парень лежал на солнце день, два... год... Уже все жители села махнули рукой и перестали ожидать чуда, но упорная мать продолжала изо дня в день выносить его во двор с первыми лучами солнца. Исключение составляли лишь дни, когда небо затянуто тучами или шли непрекращающиеся дожди.
Затем начались войны: Первая мировая, Вторая. Уходили и не возвращались мужчины, проносились эпидемии и катастрофы. Давно умерла мать, состарился и сам сын, и уже никто не помнил, с чего все началось и с какой целью делается. Просто жители деревни так привыкли к ритуалу выноса старика на солнце, что он стал одним из символов села Кашупа. Им казалось, что, не соверши они эту процедуру хоть раз, рухнет мир.
Старика осмотрел начальник медсанчасти полка и поставил диагноз: защемление нерва в результате подростковой травмы. Его заинтересовало лишь то обстоятельство, что человек прожил столько лет в неподвижном состоянии, но при этом не наблюдалось никаких следов деградации и атрофирования органов. Обычно без внешней стимуляции мышц и кровеносных сосудов наступали необратимые последствия, и человек-голова дольше пятнадцати лет редко когда жил. Вероятно, чистый горный воздух и постоянные манипуляции с его перетаскиванием сделали свое дело.
В этот район ввода войск и не производилось, однако обстановка резко накалилась. Семьи военнослужащих были срочно вывезены в Союз. Офицеров перевели на казарменное положение. Усилилась охрана аэродрома, городок был обнесен колючей проволокой. Но самым неприятным оказалась неожиданно выросшая стена непонимания.
Командир тяжелого бомбардировщика старший лейтенант Толик Сидоров это почувствовал, когда встретил на улице старого друга Маркиша. Тот держал кабачок и был по совместительству местным сутенером. Маркиш на горячее приветствие старого друга, с которым была выпита уже не одна бочка вина, не ответил. Но, остановившись и не поворачивая головы, проговорил:
– Толик, ты мне друг, поэтому выслушай. Не ходи больше в деревню. Неспокойно у нас. Могут убить. И еще. Мое заведение для русских закрывается.
Затем продолжил свой путь. Для разбалованного летчика начались тяжелые времена, впрочем, как и для большинства холостых офицеров городка. Оставшиеся несколько поварих и медицинских сестер внезапно стали местными секс-символами.
Правда, совсем обходиться без русских разучились и венгры. Однажды Сидорова вызвали на КПП. Он подошел. Там стоял Маркиш.
– Ну? – недовольно спросил лейтенант, воспринявший поведение венгра как личную обиду.
– Давай отойдем до телеги, – предложил венгр.
– Давай, – пожав плечами, согласился лейтенант.
Когда они присели на повозку, Сидоров сразу приметил пустые канистры, от которых слегка несло горюче-смазочными материалами. Маркиш порылся в соломе и откопал стеклянную бутыль темно-вишневого цвета. Приподняв ее, посмотрел на солнце и произнес:
– Прошлогоднее из Залютина. Будешь?
Летчик прищурившись взял бутыль и тоже посмотрел на свет. Содержимое емкости было такой чистоты, что невольно начиналось слюноотделение. Усмехнулся своим мыслям и произнес:
– Наливай!
Вино действительно было замечательным. Что называется, «для себя делал». После второго стакана Сидорову стало совсем хорошо. Он откинулся и, упав на телегу, решил неразумного крестьянина простить.
– Толик, во всей деревне нет керосина, – помявшись, произнес посланец.
– Езжай в город, – пожал плечами Толик.
– Там тоже нет.
– А, так вы уже и там побывали? – ухмыльнулся офицер. – Конечно, лучше в город смотаться, чем к старому другу обратиться!
– Понимаешь, дети... Там еще вино есть...
– Понимаю, – вздохнул Сидоров. – Жди здесь.
Взяв поводья, летчик проехал через ворота на территорию городка, и не прошло часа, как вернулся, обменяв у старшины, начальника технической смены, вино на керосин в пропорции два к одному, заработав таким образом литров двадцать первоклассного напитка.
Маркиш бросился его обнимать.
– Даже не знаю, как благодарить! – жарко произнес он.
– А ведь ты знаешь, что мне надо! – ответил, глядя ему в глаза, лейтенант.
– Понимаешь, Толик, не могу. Честное слово, не могу. Нельзя. Если кто узнает, семья из деревни будет изгнана.
– Ну, ничего себе, как далеко зашло! – присвистнул Сидоров.
– Я сам такие убытки терплю, по ночам плачу.
– Маркиш, как ты думаешь? Мне было легко? Но ты попросил, и Толик сделал. А то, что он может взыскание получить, не важно. Главное, у твоих детей будет керосин! Ну, ладно, прощай, брат, и не приходи ко мне больше...
Маркиш, потупив взгляд, на некоторое время замолк. Затем посмотрел на Толика и произнес:
– Завтра, на закате, я приеду. Деньги захвати.
Как только начало смеркаться, старший лейтенант Сидоров, договорившись, что его прикроют товарищи, перемахнул через забор. У дороги его поджидал венгр. Он вытащил из соломы комплект национальной одежды и заставил Толика переодеться. Затем военную форму спрятали у дороги, завалив камнями, и отправились за приключениями в город, обильно смачивая горло. Единственное, о чем просил мадьяр, не раскрывать рта. Сидоров должен был играть роль немого парня из их деревни. Речь он за три года научился понимать, а вот разговаривать даже и не пытался.
В городе все прошло, как было задумано. Маркиш сторговал ему красотку на всю ночь, а сам отправился продавать керосин. Утром оба вернулись обратно. Толик переоделся и вскоре оказался в части. Однако на расспросы друзей отвечал уклончиво.
Он не знал, что и где происходило, но настроение омрачало ощущение ненависти к «оккупантам», которой было буквально пропитано все пространство городка. Толик понял, что слишком легкомысленно относился к предостережениям начальства.
На следующий день шли плановые полеты. Замполит еще раз провел инструктаж относительно щадящего отношения к местному населению. Запрещались полеты на низкой высоте над населенными пунктами и пастбищами со скотиной.
Самолет Сидорова поднялся в воздух. Однако, едва отлетев на несколько километров, пилот обратил внимание на плохую маневренность. Проверив показания приборов, он определил утечку масла из гидравлической системы. Бомбардировщик становился неуправляем. Доложив о неисправности, Сидоров повернул обратно к аэродрому. Руль высоты слушался плохо, машина стремительно теряла высоту. Единственное, что мог сделать пилот, это сбросить две тяжелые бомбы ФАБ-1000М47. И он провел бомбометание, а в следующий миг пожалел, что не рухнул вместе с самолетом. Одна из бомб попала во двор местного жителя. Он успел заметить, как взметнулись вырванные с корнем деревья и какой-то хлам.
Самолет после облегчения выровнялся и дотянул до посадочной полосы. Бросившегося к нему с объятиями командира полка Сидоров огорошил сообщением о сбросе бомб. Старый вояка немедленно скис. Он знал, что в нынешних условиях церемониться с героем не станут.
Сидорова посадили на гауптвахту до прилета начальника особого отдела, а самолет тщательно обследовали и обнаружили, что трубка подачи масла в гидравлическую систему пропилена напильником. Налицо была самая настоящая диверсия, и совершить ее мог только кто-то из местных.
– Товарищ лейтенант, – расхаживая по бетонному полу гауптвахты, монотонно говорил начальник особого отдела капитан Макаров, – вы представляете, что значит ваш безответственный поступок в условиях столь напряженной обстановки? Быть может, с вашей бомбы начнется третья мировая война? Вы себе отдаете отчет?
– Да все я понял, – устало произнес старший лейтенант.
– Ничего вы не поняли! – продолжил особист. – Я вот ваше личное дело посмотрел. Мы с вами одного года. Я уже капитан, а вы все в старлеях ходите! О чем это говорит? О вашем разгильдяйстве, низкой дисциплине и халатном отношении к исполнению служебных обязанностей. Командование характеризует вас как одного из лучших летчиков, мол, рискуя жизнью, спас машину! Герой! Подумаешь, подвиг! А я вот посмотрел ваши личные вещи. Все разбросано, в комнате бардак, кровать плохо заправлена, а рубашечку с пальмами, между прочим, прикупили! А то, что не годится советскому офицеру выряжаться как стиляга, не думаете? А пластинки? Сплошной джаз! Вот весело танцуется, наверное? Зато план самостоятельной подготовки – чистая формальность. Конспект работ классиков марксизма-ленинизма вообще порнография. Почерк, словно курица лапой писала! Грамматические ошибки одна на другой. А работы «Как нам реорганизовать РАБКРИН?» вообще нет! А ведь настоящий подвиг – в каждодневном изучении научного коммунизма!