— Один в один. А ты чего там нашарить пытаешься? Вымя?
— Идиот… — прорычал Гош. — Ну вот, сбил меня…
— Да в чем дело-то?
— Да не знаю я!
— А-а… — протянул Родионов понимающе. — Извини пожалуйста. Со мной тоже бывает. Делаешь что-то на автомате из прошлой жизни, и тут как ляпнут под руку — все, ушло. Зачем делал, чего хотел — совершенно непонятно. Правда, извини. Я не нарочно. А ты, значит, в собаках понимаешь что-то. Оч-чень ты, старик, профессионально ее трогал. Да и вообще, она ведь людей-то к себе не того… Мы ее прикормить сколько раз пробовали — ни в какую. Самостоятельная псина. И этот, здоровый, он вроде как при ней был. Слушался.
— Когда ты его видел в последний раз?
— Неделю где-то. Или две, не помню.
— Бедная ты моя девочка… — пробормотал Гош.
— Себе возьмешь? — спросил Родионов с нескрываемой завистью. — А что тут вообще было-то?
— Дралась она. Против десятерых в одиночку. Я едва-едва успел. Конечно, попробую уговорить пойти со мной.
— Счастливый, — вздохнул Родионов. — Ладно, я парням скажу, они рады будут. Мы все за нее очень переживали. Непростая ведь псина. Что за порода-то?
— Помнишь рекламу «Педигри»? Самую первую?
Несколько секунд Родионов сосредоточенно глядел куда-то в приборную доску.
— Пора мне, — сказал он вдруг. — А то они волнуются.
— Спасибо, что приехал, — кивнул Гош. — Всегда так?
— Считай, что всегда, — уклончиво ответил Родионов.
— Я хотел спросить… Чуть не забыл. На вашей заставе учет какой-нибудь ведется?
— Кого? — хмуро спросил Родионов, думая о своем.
— Прибывших.
— Ага. С сегодняшнего дня прямо и начнем.
Гош отпустил загривок Беллы, подошел вплотную к приземистому красному родстеру и сел на корточки рядом с открытым настежь окном, в котором угрюмо насупился Родионов.
— В чем дело, старина? — спросил Гош негромко. — Я какую-то глупость сморозил?
— Так что за порода? — поинтересовался Родионов, не поворачивая головы.
— Бернская овчарка.
Родионов уныло кивнул.
— Ничего я не помню, Гош, — сказал он горько. — Ни-че-го-шень-ки. Я ж тебе сказал — полный идиот. Вот зачем у меня кольцо на пальце — это помню. А где она может быть сейчас…
— А я не знаю, где мое кольцо, Рэдди.
— У тебя, что, тоже?… — встрепенулся Родионов.
— Я безумно гордился этим кольцом, — сказал Гош очень тихо. — Куда я его дел? Его могли снять с меня только с мертвого, понимаешь? Я не променял бы его даже на жизнь.
— Ну что за глупости, старик… Кольцо — это символ, да… Но не до такой же степени.
— До такой. Вот именно до такой. Рэдди, я проснулся тридцать пять дней назад. И каждый день я плачу, как ребенок, у которого пропала мама. А на прошлой неделе вспомнил, что у меня была жена, самая прекрасная женщина на свете. И поехал сюда. И теперь уже не знаю — может, не плакать больше? Может, сразу застрелиться?
— Перестань, Гошка. Все плачут. Все хотят с собой покончить. Каждый. Каж-ж-дый. У нас вся застава по утрам ходит с красными мордами и друг на друга не смотрит. А мы-то проснулись кто в начале лета, а кто и весной… Некоторые помнят, что у них дети были… Ты, главное, ищи. Ты плачь и ищи. Мы все ищем. Каждый как может, так и ищет. Иначе нельзя. Иначе ведь никакого выхода, да?
Белла ткнулась мокрым носом в дрожащую щеку Гоша и вздохнула.
— А у нее вот мужика убили, наверное, прямо на глазах, — предположил Родионов.
— Она собака, — помотал головой Гош. — Она умеет забывать.
— Мы тоже.
— Не так быстро. И потом, я не хочу забывать, понимаешь? Я фамилию свою забыл, я не помню, где был мой дом, чем я занимался, тоже не помню. Но любовь… Я не забуду. Ты не забудешь. Нам же тогда жить будет незачем, Рэдди. Окончательно незачем.
— Вот поэтому и нужно искать, — сказал Родионов твердо. — Знаешь, Гош, мне действительно пора. То есть, я уже на подходе доложил, что все нормально, когда тебя увидел, но тем более мне нужно обратно.
Гош потер ладонью глаза.
— Еще раз спасибо, что приехал. Но ты мне не сказал. Что значит — «считай, всегда» и «с сегодняшнего дня»?
— Ты первый, кого мы пропустили. Единственный проснувшийся, который пришел с нашей стороны. И по-моему, двадцать пятый, кто вообще пришел. Или двадцать шестой.
— Ясно, — вздохнул Гош. — Эта антенна у тебя, это рация?
— Да. Тебе дадут. В Кремле дадут. Поезжай в Кремль прямо сейчас, там все тебе расскажут, что захочешь, и все дадут. У нас каждый человек на вес золота, ты же понимаешь. Даже такие, как я.
— Какие? — усмехнулся Гош.
— А такие, что в ноль, — не очень ясно, но вполне понятно высказался Родионов. — Зомби.
Гош закусил губу, чтобы сдержать улыбку. Уж на кого Родионов не походил, так это на зомби. Эмоции из него перли во все стороны.
— Ты, небось, заставу строил? — поинтересовался Гош, надеясь если не польстить однокласснику, то хотя бы переменить тему.
— Не-а. Понятия не имею, кто ее строил. Она была уже. И техника стояла. Откуда взялась… Тоже загадка, Гош. Все подъезды к городу закупорены. Даже наверху, на Кольцевой, все проемы в отбойнике завалены. Как будто здесь кто-то оборону держал. И не пехоту ждал, а танки. Короче, армию.
— Ты, я надеюсь, армию не ждешь? — осторожно спросил Гош.
— Почему? Вдруг припрется.
— Военные мертвы, Рэдди. Все. Поверь хотя бы на слово. Я видел. Я проехал несколько городов и везде первым делом совался в войсковые части. Кругом истлевшие трупы в погонах. И знаешь, Рэдди… Очень истлевшие. Чересчур. А оружейные комнаты вскрыты, причем грубо. И разграблены. Как ты думаешь, сколько мы проболтались без понятия о себе? И чем мы занимались в это время?
— Я не пытался считать, — вздохнул Родионов. — Но с такой информацией тебе, честное слово, обязательно нужно в Кремль. Тебя ждут давно.
— Не понял? — удивился Гош.
— Не знаю, чем занимался я, пока спал. Но чем занимался ты, я в курсе.
— Совсем не понял… — упавшим голосом повторил Гош.
— Ты несколько раз появлялся у нашего поста. Стрелял по нам из этой своей штуковины, требовал, чтоб пропустили, и крыл матом всех московских и Бориса в отдельности. Мы уже совсем было собрались тебя пристрелить, но Борис запретил. Сказал, что нужно ждать, что ты обязательно проснешься, и тогда уж выяснится, откуда ты его знаешь, и за что вообще так не любишь москвичей.
Гош ошарашенно молчал. Ему хотелось извиниться — но за что? Никогда он сюда не приезжал, ничего не просил, и никакого Бориса ведать не ведал.
— А этот… Борис, — пробормотал он наконец. — Борис меня помнит?
— Не знаю. Похоже, нет. Так что тебе прямая дорога в Кремль. Там наш Комитет, а Борис его председатель. Вот и встретитесь…
Гош помотал головой, стряхивая оцепенение.
— Хорошо. Я буду в Кремле завтра, — сказал он. — Слушай, а если крысы, или собаки те же, или еще что-нибудь?
— Ну?
— Ну, я стрельну, а вы опять на уши встанете.
— Мы не услышим. Ты отъедешь еще на пару километров, и мы просто не услышим. Да, кстати! Точнее, между прочим — так, кажется, надо говорить?
— Смотря, о чем.
— О бензине. Водопой с одиннадцати до шести у Христа Спасителя. Помнишь, там была такая ведомственная колонка напротив? Когда еще вместо храма был бассейн? Это если хочешь, чтобы тебе культурно налили. А если готов руками вычерпывать, тогда возьми карту… — Родионов сунул руку в бардачок.
— Не нужно. Сам найду.
— Помнишь, гад? — оскалился Родионов. — Все помнишь, да? Ух, зараза!
— Полчаса назад я не знал своей фамилии, — напомнил Гош.
— Да зачем тебе фамилия, друг ты мой ситный? Да я бы сейчас не то, что фамилию, имя бы променял на то, чтобы помнить какую-то там рекламу столетней давности!
— А откуда бензин? — перебил его Гош.
— То есть — откуда? От верблюда. Из колонок.
— А в колонках откуда?
— В прошлой жизни налили.