Гейл тупо качает головой.
- Ага, я и сам не понимаю. Суть в том, что мы знаем ваши дурацкие планы, что и когда, и уже готовы. Вы проиграли. Я выиграл.
- Выиграл... что? - Он удивленно озирается. - Ну что? Тебе отсюда не выйти. Ты ничего не сможешь сделать. Всё, что ты сделал - убил несколько тысяч невиновных в середине радиоактивной пустыни.
- Это не убийство. Это война. Точнее, была война. Теперь - оккупация.
- С огриллонами? Сколько их, пять сотен? Тысяча?
- Не просто огриллоны, Гейл. Черные Ножи. Тысяча Черных Ножей с современным оружием? Поверь слову, тысяча - это много.
- Черные Ножи ненавидят тебя...
- Поклоняются мне. - Я простираю руки. - Всё меняется.
- Ты свихнулся.
- Мне все так говорят. Ты... вы, Совет, и вы, Конгресс Праздных и социальная полиция - вам пора понять. Всё кончается.
- Что кончается? Что именно ты намерен сделать и можешь сделать?
- Уже сделал. Врата под нашим контролем две недели.
- Мы получаем рапорты...
- От агентов Монастырей. Мы это умеем.
- Были перемещения...
- Ага, хороший вопрос. Мы взяли дилТ'ллан.
- Вы что?
- Как бы. Скорее, приняли в наследство.
- О мой Бог.
- Мой тоже. Теперь вы, мудаки, входите в Дом лишь по нашему разрешению. Так было уже две недели.
- А транзит... операции "Черного Камня"...
- Я же говорю: монастырские это умеют.
- Блефуешь. Не иначе.
- Мне все так говорят. Не говорили бы, если бы вспомнили последний раз, когда я блефовал. Хоть раз я блефовал? Хоть раз? Давай, вспоминай. Не получится.
Он долго молчит. Глаза закрыты.
Когда подает голос, то мягко и четко, даже преувеличенно четко, словно болит язык. - Что со мной? Теперь что? Не могу вообразить, что имею ценность как заложник. Похоже, Компании уже не требуется исполнительный директор.
- Весьма умело подытожил.
- Итак? И теперь... - он кашляет. Похоже, горло тоже болит. - Итак, теперь ты меня убьешь?
- Я подумывал.
Он открывает глаза. - В прошедшем времени?
Пожимаю плечами. - Не могу представить, что ты нам станешь опасен. Ты, конечно, крыса, вонючая крыса... но умная крыса.
- Похоже, это самый лучший комплимент из твоих уст.
- Я хотел бы дать тебе работу.
Веки падают, словно он близок к обмороку.
- Подумай, Гейл. Уверен, сейчас ты безработный.
Он опускает лицо почти между колен. - Что ни подумаю, выходит одна бессмыслица.
Вот это верно. Но не ему одному нужно понять. Всем вам.
Я не блефую.
Смотрите!
- Эй, Гейл, подумай еще. Ты знал, что сходку драконов именуют "воспламенением"? Люблю это слово. Воспламенение драконов. Красиво. Почти поэзия, а?
Он хмурится. - Драконы? О чем ты...
И тут тень, широкая и густая, проносится над учреждением, и Гейл давится словами. Вскакивает на ноги и прижимает лицо к стеклу, разинув рот.
Я рядом с ним, в той же позе. Хотелось бы выглядеть крутым, но случай превосходит любую возможность хранить невозмутимость. Да в жопу.
Это восхитительно.
Он слишком велик, чтобы видеть его целиком так низко. Тень слишком темна и глаз бунтуют, ведь я изучал лишь чучело Ша-Риккинтайр в Кунсткамере Сан-Франциско, а живое существо куда страшнее. Тень размером, может, в четверть мили с распахнутыми крыльями - драконам нужно ими хлопать не больше, чем это нужно реактивным истребителям - взлетает ввысь. Вертикально. Словно адова ракета.
Успеваю лишь углядеть намек на многоцветную чешую, как у сетчатого питона - он поднимает Щит из пламени оттенка солнца, вот вам еще один повод воскликнуть "Иисус милосердный!", и как хотелось бы видеть лица социков, слушающих предупреждение об угрозе и пытающихся понять, какой именно летательный аппарат идет к ним почти на скорости звука. Или выше?
О мой Бог, точно выше.
Я едва замечаю крошечную темную точку у крестца, а Гейл сообщает: - На хвосте у дракона человек, - совершенно спокойным, чуть задумчивым тоном. Таким обыкновенно заказывают завтрак.
Зрение у него лучше моего. - Спиной вперед, да?
- Похоже.
- Возможно, анханский солдат. Тавматургический корпус. Или монашек.
- Но лицом назад?
Пожимаю плечами. - Кормовое орудие.
Вот еще два взлетают с ревом, и Гейл говорит: - О мой Бог...
- Снова другой Бог. Подожди еще.
Третий ряд, три дракона, расходятся шире.