Его мама точно умерла, когда он был в моем возрасте. Она была тем утром в клинике. Так и эдак.
Я не проявил к сукиному сыну должного доверия. Что бы о нем ни говорили, старый сосун был честным человеком.
В том гнилом месте лил невероятной силы дождь. Но куда было дождю до урагана невероятности! Не буду и вспоминать о втором начале термодинамики.
Ведь если такое возможно - дерьмо, более чем возможно, учитывая, что так и было - то что еще возможно?
И что невозможно?
Помню, я думал обо всем, что совершил. Обо всем, что повидал. Обо всем, что знаю. И помню, как волна восторга окатила меня, когда я наконец сообразил, что это значит.
Тогда я улыбнулся.
Тогда я поглядел в отражение в ржавом серебре и подумал: "Драть тебя, старикан. Всем чертовски жаль".
Разница между ним и мной?
Трудно сказать. Он явно не ожидал встретить отца и меня в клинике, а значит, я никогда не буду им, иначе он помнил бы. Так что мое будущее не такое. Лошадиная ведьма сказала бы, что он не я. Это был кто-то похожий. С моими шрамами.
Но, знаете, лошадиная ведьма не всегда во всем права.
Крис - император Делианн, который тоже не всегда во всем прав - сказал бы, что каждый из нас есть сумма наших шрамов. Вот это мне больше по сердцу. Даже если мне никогда не найти путь в клинику в день смерти матери, тот старикан был Хэри Майклсон. Кейн. Джонатан Кулак. Даже Доминик трепаный Шейд.
Если у вас мои шрамы, вы - тоже я.
Но если он - я, это не значит, что я - он, или что я стану им. Пекло, я в то утро уже был не тем, кем был вчера. Когда поеду в Бодекен, тоже буду иным. Вот почему лошадиная ведьма так мало заботится об именах. Иногда имя - лишь уловка, позволяющая вам верить, будто вы тот же, кем были десять лет назад. Шесть месяцев назад.
Вчера.
Вот забавная штука: старикан не помнил о нашей встрече. Значит, какая-то часть его детства сбылась, но отменилась. Его детство некая Сила переплавила в мое детство. Он тот, кем я мог бы быть.
Итак - следите как приклеенные - его детство, то, что постепенно привело его в утро рабочей клиники Миссии - никогда не существовало. Но я же его помню. Помню всё это. Даже хотя он не будет существовать никогда. Не сможет. Он сам отменился, существует лишь как подробность моего отрочества. Существовал? Язык пасует.
Та сцена не могла происходить; это же петля внепричинности, сам-себя-обрезающий боковой побег истории. С отменой не должно было случиться сбоя.
Но сбой случился.
Сплетение времени - штука нелегкая. Согласно Хранимым в Склепах архивам Монастырей, лишь двое изо всех людей могли это делать. Одним был Джанто из Тирнелла, именуемый также Железной Рукой, тот, что задумал Завет Пиришанте, создал Склепы Сплетения и основал Монастыри. Вторым был его брат Джерет.
Его называют Богоубийцей.
Тот белый пластиковый костыль... эти штуки полые внутри. Старый ублюдок не выглядел хромым. Мне реально хочется узнать, спросить его, что было внутри.
Догадываюсь, хотя это неправдоподобно... что шанс узнать все же есть.
Вот еще одно различие между нами. Большое. Просто огромное: я еще кое-что мог сделать с дерьмом, насчет которого он мог лишь сожалеть.
Что было хорошо. Знаете ли, спасешь мир один раз - и это станет твоей чертовой работой.
Начало Конца:
Прикованный
Сделай одно, и агония превысит твое воображение. Исполни одно мое малое желание, и я обещаю тебе вселенную боли.
Просто сними с креста.
В камере Бьюка не было способа следить за временем. Ночь наступала, когда отключали свет. День - когда свет зажигался снова. Питали меня через подключичный катетер, минимизируя твердые отходы, так что я не мог считать время даже по регулярной дефекации. И в этом было некое упокоение, хотя камера не была местом, по которому я стал бы скучать.
Похоже, через катетер мне вводят не только корм.
Тут мало что изменилось. Я по-прежнему прикован к поручням. По-прежнему не ощущаю ничего ниже пояса. Стены скучно-функциональные, но стали тускло-зелеными вместо белых, мебель настоящая - не приклеенная к полу. Есть даже окно - или правдоподобная имитация дневного света - но сзади, я не вижу, что там. Низко, так что кровать отбрасывает тень. Теперь я могу определить время. Когда стальная дверь открывается и являет Саймона Феллера с дешевым планшетом в руке, я точно знаю, сколько сейчас.