Очевидно, этот всадник был одним из гонцов миссионера, но какие вести он привез?
Наконец индеец достиг ущелья, соскочил с лошади и начал взбираться на гору.
Старая женщина забыла, казалось, свои годы, с такой быстротой кинулась она к нему навстречу и в несколько мгновений пробежала разделявшее их расстояние.
Но тут возникло новое препятствие. Краснокожий не говорил и не понимал ни слова по-французски, а она не понимала ни одного слова индейца.
Но у всех матерей есть особый род языка, который понимают во всех странах.
Команчский воин остановился перед нею, скрестил на груди руки и, приветливо улыбнувшись ей, произнес одно только слово:
- Кутонепи.
Мать Валентина знала, что так обыкновенно называли индейцы ее сына.
Она вдруг почувствовала, что уверенность вернулась к ней, увидев улыбку и услышав, каким тоном гонец произнес имя ее сына.
Она взяла воина за руку и потащила его в пещеру к отцу Серафиму, погруженному в эту минуту в чтение Библии.
- А! - произнес он, увидев их. - Ну, какие новости?
- Этот человек не может ничего сообщить мне, - отвечала она, - так как я не понимаю его языка. Но что-то говорит мне, что он привез хорошие вести.
- Если позволите, я расспрошу его.
- Пожалуйста, я прошу вас! Я сгораю от нетерпения узнать, что он скажет.
Миссионер обернулся к индейцу, стоявшему неподвижно в нескольких шагах от них и равнодушно прислушивавшемуся к их разговору.
- Лоб моего брата Паука покрыт потом, - сказал миссионер, - пусть он сядет рядом со мной и отдохнет. Он совершил большое путешествие.
Индеец слегка улыбнулся и почтительно поклонился отцу Серафиму.
- Паук считается вождем в своем племени, - сказал он мелодичным, гортанным голосом. - Он умеет прыгать, как ягуар, и ползать, как змея. Его ничто не утомляет.
- Я знаю, что мой брат - великий воин, - сказал священник, - подвиги его многочисленны, и апачи бегут при виде его. Встретил ли мой брат молодых воинов своего племени?
- Паук встретил их. Они охотятся на бизонов около Рио-Хилы.
- Их великий вождь Единорог с ними?
- Единорог со своими воинами.
- Хорошо. У моего брата глаза дикой кошки, от него ничто не укроется. Встретил ли он великого бледнолицего охотника?
- Паук курил трубку мира с Кутонепи и несколькими друзьями бледнолицего охотника у их костра.
- Мой брат говорил с Кутонепи? - спросил миссионер.
- Да. Кутонепи радуется возвращению отца молитв, которого он не надеялся больше увидеть. Когда петух пропоет во второй раз, Кутонепи со своими товарищами будет у моего отца.
- Мой брат мудрый и искусный воин. Я благодарю его за то, что он так хорошо выполнил взятое им на себя поручение, которого с такой ловкостью не исполнил бы ни один воин.
Услышав эту заслуженную похвалу, индеец радостно и горделиво улыбнулся и, почтительно поцеловав руку миссионера, удалился.
Тоща отец Серафим обратился к матери Валентина, которая со страхом ожидала результата этого разговора, стараясь прочесть во взгляде священника, на что она может надеяться. Он пожал ее руку и ласково сказал:
- Ваш сын едет сюда, скоро вы его увидите. Он будет здесь этой ночью я думаю, часа через два.
- О! - воскликнула она. - Благодарю Тебя, о, Боже!
С этими словами она опустилась на колени и долго и горячо молилась, проливая слезы благодарности.
Миссионер с беспокойством следил за ней, готовый оказать ей помощь, если бы волнение слишком сильно на нее повлияло.
Но через несколько мгновений она встала, улыбаясь сквозь слезы, и снова села рядом со священником.
- Мужайтесь, - сказал он ей, - вы оказались так тверды в горести неужели радость сразит вас?
- О, - произнесла она горячо, - ведь это мой сын, единственное существо, которое я когда-либо любила, ведь я сама его вскормила и вот теперь я снова его увижу! Увы! Вот уже десять лет, как мы в разлуке, десять лет, как на его лбу стерлись следы моих поцелуев! Вы не можете понять, отец мой, что я чувствую. Словами этого нельзя выразить! Ведь ребенок - это все для матери.
- Только не поддавайтесь волнению.
- Итак, он скоро появится? - спросила она еще раз.
- Не позже чем через два часа.
- О, как долго еще ждать! - с тяжелым вздохом произнесла она.
- Да, таковы все люди! - воскликнул миссионер. - Вы безропотно ждали столько лет, теперь же вам кажется невозможным подождать два часа.
- Но ведь это мой сын, мое любимое дитя, которого я жду!
- Хорошо, хорошо, только успокойтесь. Смотрите, вас уже лихорадит.
- О, не бойтесь, отец мой, радость не убивает! Я уверена, что сразу выздоровею, как только увижу его.
Несколько секунд царило молчание, а затем она продолжала:
- Боже мой, как медленно идет время! Когда же наконец сядет солнце? Как вы думаете, отец мой, с какой стороны он появится? Я хочу видеть его приближение. Хотя я уже очень давно его не видела, но уверена, что сейчас же узнаю. Мать никогда не ошибется, так как она не только видит свое дитя, но и чувствует его сердцем.
Миссионер отвел ее ко входу в пещеру, усадил, сам сел рядом и, указав рукой на юго-запад, сказал:
- Смотрите в эту сторону, он должен появиться отсюда.
- Благодарю, - отвечала она. - О, как вы добры, отец мой! Бог вознаградит вас!
Миссионер ласково улыбнулся.
- Я счастлив, видя вас счастливой, - сказал он.
Оба стали смотреть вдаль.
Солнце, между тем, быстро клонилось к горизонту, мрак постепенно окутывал землю, очертания предметов сливались, невозможно было что-либо разобрать даже на близком расстоянии.
- Вернемся в пещеру, - сказал отец Серафим, - ночной холод может вредно подействовать на вас.
- Ничего, - отвечала она, - я ничего не чувствую.
- Кроме того, - заметил миссионер, - становится так темно, что вы все равно его не увидите.
- Это так, - возразила она, - но зато я его услышу.
Отец Серафим понял, что всякие доводы напрасны, и, опустив голову, сел рядом с матерью Валентина. Так просидели они около часа, не проронив ни слова и чутко прислушиваясь.
Ночь становилась все темнее. Поднявшийся легкий ветер доносил малейший шум издалека.
Вдруг мадам Гилуа встала, и глаза ее засверкали. Она схватила миссионера за руку и прошептала: