Индеец с жаром ответил на рукопожатие своего друга и сел, прошептав всего лишь одно слово, выражавшее его чувства:
- Хорошо.
Остальные присутствующие ничего не могли понять. Несмотря на то, что они давно уже жили в прерии, они все еще не привыкли к индейской лаконичности. Поэтому они с нетерпением ожидали, чтобы Валентин объяснил им, о чем он говорил со своим другом.
- Вождь, - с живостью сказал Валентин, - сразу сообразил то, над чем мы тщетно ломали головы.
- Как так? Объясните, - сказал дон Мигель.
- Как, вы не понимаете?
- Честное слово, не понимаем.
- А между тем это очень просто: я давно уже усыновлен племенем команчей, а именно родом Единорога. Этот вождь не откажет, я убежден в этом, принять мою мать в их селении. Краснокожие меня любят, Единорог мне предан, а потому о моей матери будут хорошо заботиться. С другой стороны, мне будет легко навещать ее каждую свободную минуту.
- Canarios! - воскликнул генерал Ибаньес. - Это верно, честное слово, вождь, - добавил он, дружески похлопав индейца по плечу. - Должен сознаться, что мы ужасные простаки и что у вас в одном мизинце больше разума, чем в нас всех.
Совещание это длилось немало времени - солнце давно уже взошло, когда оно окончилось.
Мать Валентина, вполне отдохнувшая от волнений протекшей ночи, появилась в гроте и обняла своего сына.
После завтрака оседлали лошадей и собрались в путь.
- Куда же ты везешь меня, дитя мое? - спросила мадам Гилуа Валентина. - Ты знаешь, что я теперь всецело принадлежу тебе и что ты один должен обо мне заботиться.
- Будьте спокойны, матушка, - отвечал Валентин, - хотя мы и в прерии, но отыскали для вас такое убежище, где вы будете в полной безопасности, и в то же время я буду иметь возможность навещать вас каждую неделю.
Валентин, как и все люди с твердым и решительным характером, предпочитал, вместо того, чтобы обходить затруднение, действовать прямо, убежденный, что чем решительнее он поступит, тем быстрее и легче можно будет смягчить последствия удара.
Инстинктивным движением старая женщина, уже сидевшая на лошади, остановила ее и взглянула на сына глазами, полными слез.
- Что ты говоришь, Валентин? - произнесла она дрожащим голосом. - Ты собираешься меня покинуть?
- Вы не поняли меня, матушка, -возразил он, -после столь долгой разлуки я ни за что не соглашусь жить вдали от вас.
- Увы! - прошептала она.
- Но только, матушка, - продолжал он твердо, - вы должны согласиться с тем, что жизнь в прериях сильно отличается от жизни цивилизованной.
- Я уже знаю это! - со вздохом произнесла она.
- Тем лучше, - сказал он. - Эта жизнь предъявляет требования, которые было бы слишком долго объяснять, и заставляет постоянно передвигаться с места на место, проводя целые дни в седле.
- Хорошо, дитя мое, но не заставляй меня страдать так долго и скажи мне в двух словах, в чем дело и к чему ты ведешь этот разговор.
- К тому, матушка, что эта жизнь, полная трудов и опасностей, может быть, даже приятна для молодого человека, подобного мне, с железным характером и давно привыкшего ко всем ее случайностям. Но она совершенно невозможна для вас, в вашем возрасте и при вашем состоянии здоровья. Вы мое единственное сокровище, матушка, которое я нашел каким-то чудом и которое я не хотел бы потерять так скоро, поэтому я не имею права из малодушия подвергать вас невзгодам и лишениям, которые за одну неделю сведут вас в могилу.
- И поэтому?.. - боязливо спросила старушка, невольно подчиняясь тому, что говорил ее сын.
- И поэтому, не желая, чтобы вы страдали, я решил вот как: я хочу, чтобы мы как можно чаще были вместе.
- О, да! - прошептала она. - Мне больше ничего не надо, дитя мое, как только видеть тебя, видеть всегда.
- Матушка, - продолжал охотник, - я думаю, что устрою все как нельзя лучше. Отец Серафим подтвердит вам, что всякое другое решение немыслимо.
- Какое же это решение? - чуть слышно спросила она.
- Я отвезу вас, - отвечал он, - в одно из селений команчей, которыми я усыновлен. Их вождь любит меня, как брата. Это селение находится всего в нескольких милях отсюда. Там вы окажетесь среди друзей, которые будут уважать вас и заботливо ухаживать за вами.
- А ты сам, дитя мое?
- Я, матушка, буду навещать вас как можно чаще, и, поверьте мне, не много будет таких дней, в которые вы меня не увидите.
- Увы! Бедное дитя мое, почему ты так упорно желаешь вести эту трудную и опасную жизнь? Если бы ты только пожелал, мы были бы так счастливы вдвоем, живя один для другого в каком-нибудь маленьком городке на родине. Неужели ты забыл Францию, дитя мое?
Валентин тяжело вздохнул.
- Нет, матушка, - произнес он с усилием. - С тех пор как я снова вас увидел, все воспоминания моего детства, не знаю каким образом, оживили во мне желание увидеть Францию. Я думал, что это желание умерло, а оно только дремало во мне. Я понял это, увидев вас. Поэтому я намерен вскоре покинуть эту страну, чтобы возвратиться на родину.
- Увы! - произнесла она с мягким упреком. - Мы были бы там так счастливы. Почему бы нам не возвратиться на родину теперь же?
- Это невозможно, матушка, я должен исполнить свой священный долг. Но даю вам честное слово, что когда я выполню принятые на себя обязательства и буду свободен, мы не останемся здесь и одного лишнего часа. Имейте поэтому терпение, матушка. Может быть, не позже чем через два месяца мы отправимся во Францию.
- Дай-то Бог! - грустно произнесла старушка. - Хорошо, будь по-твоему, я подожду.
- Благодарю вас, матушка, ваша снисходительность делает меня несказанно счастливым.
Мать охотника тяжело вздохнула вместо ответа. Затем маленький отряд молча отправился в путь по направлению к селению команчей, которого и достиг около трех часов пополудни.
- Матушка, - сказал Валентин, - вы еще не вполне знакомы с обычаями индейцев, поэтому не поражайтесь, что бы вы ни увидели и ни услышали.
- Разве ты не со мной? - отвечала она. - Чего же мне бояться?
- О, - произнес он восторженно, - вы истинная мать!
- Увы, - прошептала она, подавив вздох, - ты ошибаешься, дитя мое, я только бедная старая женщина, которая любит своего сына, вот и все...