Долго стояли они молча, погруженные в созерцание окрестностей и не обращая внимания на рокот горных потоков и грозный шум скатывающихся вниз лавин, увлекавших в своем падении деревья и целые скалы.
Наконец один из путников, предводительствовавший, по-видимому, отрядом, провел несколько раз ладонью по своему орошенному потом лбу и обратился к товарищам:
- Друзья, - сказал он им, - теперь мы находимся на высоте двадцати тысяч футов над уровнем моря! Одни только орлы могут подняться выше нас!
- Да, - отвечал другой путник, покачав головой, - но сколько я ни смотрел во все стороны, я не вижу для нас возможности выбраться отсюда.
- Генерал, - возразил первый, - что вы говорите? Можно вообразить, что вы отчаиваетесь.
- Э-э! - отвечал не кто иной, как генерал Ибаньес. - Предположение это не лишено некоторой доли справедливости. Выслушайте меня, дон Валентин. Вот уже скоро десять дней, как мы блуждаем среди этих дьявольских гор, окруженные льдом и снегом и терпя голод, стараясь разыскать берлогу этого старого злодея Красного Кедра. Признаюсь вам, что я не то чтобы отчаиваюсь, но начинаю думать, что лишь какое-нибудь чудо поможет нам выбраться из этого нескончаемого лабиринта.
Пятью спутниками, взобравшимися на такую головокружительную высоту, были Валентин Гилуа и его друзья. В ответ на последние слова генерала Ибаньеса охотник отрицательно покачал головой.
- Все равно, - продолжал генерал Ибаньес, - вы должны согласиться со мной, что наше положение вместо того, чтобы улучшаться, напротив, с каждой минутой становится все затруднительнее. Вот уже два дня, как мы ничего не ели, и я положительно не знаю, откуда мы достанем себе среди этих снегов пищу. Красный Кедр сыграл с нами свою обыкновенную штуку, которая почти всегда ему удавалась: он заманил нас в западню, из которой нам не выйти и в которой мы погибнем.
Воцарилось тягостное молчание.
- Простите меня, друзья мои, - сказал наконец с глубокой горестью дон Мигель, - простите меня, ибо я один виноват во всем.
- Не говорите этого, дон Мигель, - с живостью воскликнул Валентин, еще не все потеряно для нас.
Грустная улыбка появилась на губах дона Мигеля.
- Вы все такой же, дон Валентин, - сказал он, - добрый и благородный, забывающий о себе ради друзей. Увы! Если бы мы последовали вашим советам, то не умирали бы теперь от голода среди пустынных гор.
- Ну, что сделано, то сделано, - возразил охотник, - это правда, что, может быть, было бы лучше, если бы вы послушались меня несколько дней тому назад, но к чему теперь вспоминать об этом? Поищем лучше способ выбраться отсюда.
- К сожалению, это невозможно, - с унынием произнес дон Мигель и, опустив голову на руки, погрузился в грустные и тяжелые размышления.
- Нет! - с энергией воскликнул охотник. - "Невозможно" - это то слово, которое мы, французы, вычеркнули из своего словаря. Пока у нас в груди бьется сердце, отчаяние не должно овладевать нами. Пусть даже Красный Кедр будет еще хитрее - что, впрочем, очень трудно себе представить, - все-таки, клянусь вам, мы его найдем и выберемся отсюда.
- Но как? - с живостью спросил дон Пабло.
- Не знаю, но я уверен, что выберемся.
- О, если бы мы находились хотя бы там, где те два всадника, то мы были бы спасены, - со вздохом сказал генерал Ибаньес.
- О каких всадниках вы говорите, генерал? Где вы их видите? воскликнул Валентин.
Генерал указал рукой в северо-восточном направлении.
- Смотрите, вон они, - сказал он, - позади тех пробковых дубов... Вы видите их?
- Да, - отвечал Валентин, - они едут спокойно, как люди, чувствующие себя на верной дороге и которым нечего опасаться.
- Счастливые! - прошептал генерал.
- Но кто знает, что ожидает их за поворотом дороги, по которой они теперь так мирно едут! - со смехом возразил Валентин. - Никто не может поручиться за то, что произойдет в следующую минуту. Они едут по дороге к Санта-Фе.
- Гм! Я бы не прочь быть там, - сквозь зубы проворчал генерал.
Между тем Валентин, сначала рассеянно следивший за
всадниками, теперь смотрел на них с живейшим интересом, граничащим с беспокойством. А когда они скрылись за поворотом дороги, то он все еще продолжал смотреть на то место, где они впервые появились, и, по-видимому, что-то соображал.
Его товарищи с нетерпением ожидали, не придумает ли он чего-нибудь, но не решались его тревожить.
Наконец он поднял голову и посмотрел вокруг себя просветленным взором.
- Друзья мои, - сказал он весело, ударив прикладом о снег, мужайтесь. Я думаю, что на этот раз нашел средство благополучно выбраться из этой западни, в которой мы очутились.
Все спутники охотника вздохнули с облегчением.
Они хорошо знали Валентина, знали изобретательный ум этого неустрашимого и преданного человека и вполне доверяли ему.
Валентин сказал им, что они спасены, и этого было для них достаточно.
Они не задумывались о том, как это произойдет. Это было его дело, а не их. Он всегда держал свое слово, и потому они теперь терпеливо ждали, когда пробьет час их освобождения.
- Что ж, - весело заметил генерал, - я знал, что вы нас вызволите отсюда, мой друг.
- Когда мы отправимся в путь? - спросил дон Пабло.
- С наступлением ночи, - отвечал Валентин. - Но где же Курумилла?
- Право, не знаю. Он всего полчаса назад был еще здесь, а затем вдруг поспешно спустился вниз, точно с ума сошел, и с тех пор его не видно.
- Курумилла ничего не делает без веских на то причин, - сказал охотник, - вы увидите, что он скоро вернется.
Действительно, через несколько минут из-за края площадки появилась сначала голова индейского вождя, а затем и весь он предстал пред очами своих друзей.
Его плащ, связанный за все четыре угла, висел у него за спиной.
- Что вы там принесли, вождь? - с улыбкой спросил его Валентин. - Уж не съестного ли чего-нибудь?