Фонтан не работал, но бассейн был полон дождевой воды, проливавшейся в ненастье через отверстие в крыше, ныне затянутое пурпурно‑красным сукном по причине ночных холодов.
Пройдя вдоль колоннады, Олег свернул в боковой покой и столкнулся с церковником в лиловой рясе. Бледное лицо было перекошено страхом и непониманием. Посиневшие губы громко, но сбивчиво выпевали градуал «Sederunt»:
Adjuva me, Domine,
Deus meus salvum me
Fac propter magnam misericordiam tuam!..
Олег схватил аббата за плечи и грубо встряхнул.
– Сальватор! – рявкнул он. – Очнись!
Встряска подействовала. Зрачки во всю радужку, исполненные безумия, заблестели узнаванием.
– Оле‑легариус, – залепетал Сальватор. – День суда!.. Се грядет! Звезды градом сыплются на землю, се разверзает она бездны свои, и мёртвые восстают, а Господь грядет средь звуков трубных и сонмов ангельских, средь громов и молний!
– Да опомнись ты, изувер хренов! Партитуру для труб Страшного суда еще не сочинили, успокойся! Я это все устроил! Я!
– Искупитель… – заскулил Сальватор. – Смилуйся!
Олег толкнул аббата на мраморную скамью и дал глотнуть крепкого вина из фляжки.
– Пей! Очень, говорят, способствует… Сальватор поперхнулся, закашлялся, но, отдышавшись, вернул себя.
– Это ты?! – прокаркал он.
– Я, я… А ты бы поменьше Апокалипсисы читал, а то так чокнешься скоро!
Аббат засверкал глазками.
– Камера апостолика где? – ласково спросил Олег. Глазки Сальватора забегали.
– Там почти что и нет ничего, – заюлил он. – Так, мелочь одна…
– Веди, – приказал Сухов, – а не то падёшь смертью храбрых!
…Утром, когда алое солнце поднялось над горами, наливаясь слепящей белизной, варяги покинули Палатин. Воины Вуефаста Дороги и булгары Курта Дулата вернулись из Леонина, что в заречье, за Тибром.
А в разгар утра явились послы от Альбериха – перепуганные бургунды во главе с маркизом Пандульфом предложили варягам выкуп, лишь бы те убрались поскорее.
– Как мыслишь, князь? – спросил Олег Инегельда.
– Да мы уже взяли маленько… – ответил Клык добродушно. – Но выкуп лишним не бывает! Пущай тащут.
Альберих не заставил себя ждать. Вскоре по Тибру спустилась маленькая галера, на ней доставили тугие мешочки с серебром. Договор дороже денег – варяги не стали задерживаться. Один за другим русы, аланы, ясы, булгары, савиры поднимались по трапу, и каждый тащил по увесистому мешку, а то и по два. Малютка Свен даже где‑то бронзовую Венеру спёр – маленькую, по пояс, но тяжеленную. Котян вернулся с целой поленницей тубусов, в которых хранились скрученные папирусы. Фудри Московский тоже пустой пришёл, но зело довольный и со следами крепких поцелуев на мощной шее.
Около полудня лодьи отчалили от Эмпория. Все жители попрятались, и только римлянки пришли проводить завоевателей их сердец – они стояли и махали веточками жасмина и молодого лавра.
Олег смотрел на них со снисхождением, как человек семейный. Он сидел на корме «Финиста» и обнимал Елену. А потом Акила подмигнул Сухову и завёл такую песню, что Мелиссина покраснела и спрятала лицо на плече у мужа.
– Мне необыкновенно хорошо! – призналась она. – Словно юность вернулась – всё так ярко, так сильно! Понимаю, что в Рим меня отослал враг, тебе на погибель, но я ему всё равно благодарна. Ах, если бы Господь послал мне дитя… О‑о… Я бы утолила тогда все свои желания, я стала бы самой счастливой женщиной на свете!
Олег нежно поцеловал её в шею и прошептал:
– Всё будет хорошо…
Глава 20, в которой Олегу было явлено чудо
Семь варяжских лодий шли морем на север, между островами Тосканского архипелага и материком. Варяги благодушествовали – поход оказался на редкость удачным. Хоронили мало, а вот злата‑серебра добыли изрядно и славу воинскую приумножили.
Вёсла сушили согласно настроению – спешить было некуда, свежий ветер поддувал слева в корму, и реи развернули так, чтобы улавливать каждое дуновение, а паруса ещё и распёрли в ширину особыми жердинами. Лодьи шли ходко.
Олег Сухов приготовил Елене укромное местечко на корме «Пардуса», в маленькой треугольной каморке под полуютом, куда вела низкая дверца, но женщина воспротивилась, не пожелав обитать в сырой полутьме, слушая окрики кормщика сверху и шум волн, обтекающих борта.
А вот Гуго Арльскому каюта пришлась по душе – король почти не вылезал оттуда, за исключением тех случаев, когда лодья причаливала к острову, и трубач сзывал желающих отобедать к костру.
Олега беспокоило, как Его Величество отнесётся к появлению на борту Елены, но всё прошло гладко – Гуго был поражён, конечно, но счёл, что магистру просто удалось спасти красавицу‑паломницу, вырвав сей ценный трофей из лап презренного Альбериха. Елена Мелиссина не стала переубеждать короля…
Уступив изгнанному монарху каюту, женщина устраивалась на полуюте, подстилая себе кипу войлочных кошм и удобно откидываясь в ложбину кормового завитка, изображавшего хвост корабля‑дракона. А когда поднималась волна, пересаживалась ближе к мачте, где качка была ощутима менее всего.
Приседая на груду ковров, сложенных у мачты, зоста‑патрикия оказывалась в центре внимания – взгляды сотни мужчин устремлялись на неё, – но Елена не смущалась. И не чинилась, не чванилась особо – женщина улыбалась и думала о своём, а иногда пела песни, что выучила за свою неспокойную жизнь. Она тянула заунывные арабские песнопения, протяжные славянские, томные итальянские, пылкие франкские. Варяги слушали – и их твёрдые лица мягчели, а в душах, заветрившихся и огрубелых, начинало щемить.
На третий день пути – лодьи проходили между островом Эльба и побережьем Тосканы – Елена заняла своё обычное место на корме. Турберн, сидевший у руля, поглядывал на неё с умилением. Потом пришёл Пончик, пристроился рядом. Олег, тягавший снасти на пару со Свеном, разгорячился и скинул рубаху, оставшись в одних штанах, сшитых из кожи по варяжской моде – гребцы в таких не скользили в бурю по мокрым скамьям.
– Олег! – крикнул Шурик. – Иди к нам!
Сухов прошёл на корму и занял место в ногах Елены, облокотившись на крутой изгиб борта.
– Мы как на отдыхе, – ухмыльнулся Пончик, – на увеселительной прогулке! Угу…
Елена сидела, выпрямившись и высоко подняв голову, – загорала под солнцем Италии. Её глаза были закрыты, а вся фигура выражала полнейшую безмятежность.
– А я вот всё думаю, – проговорила она, не раскрывая глаз, – знаете о чём? Думаю, как же я попала сюда? Кто послал меня – умный враг или глупый друг? Помнишь, Олег, ты говорил, что это не мог быть патриарх? А может, всё же он?
– Верится с трудом, – пожал плечами Сухов. – Феофилакт слишком глуп. Говорить он умеет, но соображать не способен – в его голове никак не могла родиться идея повлиять на ситуацию в Риме извне так, чтобы развалить порнократию изнутри. Нет, это ему кто‑то «напел», а патриарх подхватил. Вполне вероятно, что он и сам убеждён, будто идея с тайной посланницей пришла к нему естественным путём.
– Допустим, – сказала Мелиссина, открывая глаза. – Допустим, что его подговорил тот самый враг – главарь, которого ты не раскрыл. Как, ты говорил, его прозвище? «Принцепс»?
– Угу, – сказал Олег.
– Не передразнивай, – проворчал Пончик. Елена улыбнулась и продолжила:
– Если «Принцепс» оплодотворил слабый патриарший разум идеей о свержении порнократок, то как он мог знать, что я поступлю именно так, как поступила? И, вообще, какой он смысл закладывал в исполненное мною поручение? Навредить тебе? Ведь «Принцепс» – синклитик, и наверняка знал о планах императора. А вредить Марозии означало принести вред Гуго, следовательно, и базилевсу!
Пончик скорчил рожу, тыкая пальцем в настил – дескать, Гуго под нами. Елена пожала плечами – мол, плевать я хотела на всяких там королей.
– Наши речи слишком понятны, – предложил Александр, беспокойно ерзая.
– «Принцепс» точно знал, как ты поступишь, – перешёл Олег на язык русов. – Полагаю, он был в курсе всех твоих тайных дел – и просветил о них патриарха, чем привел того в восторг. Правда, Феофилакту далась лишь внешняя сторона, его впечатлил список дворов, при которых ты блистала, а вот «Принцепс» разглядел куда больше – твой характер. Ты дерзка и решительна, любишь опасность, но храбрость твоя разумна – ты не станешь рисковать зря, опыт и знание подскажут тебе неожиданный ход – и ты сделаешь его. Я помню, как встретил тебя во дворце ширваншаха – ты явилась убить князя Халега, сына Ингоря, а по ошибке встретила меня. Благословенная ошибка!