На бегу Миральда подхватила какую-то палку. Сейчас… сейчас… она должна успеть!
И вдруг все исчезло.
Ребенка больше не было. И даже не было видно, чтобы кто-нибудь барахтался в топи.
Миральда резко остановилась; ее бросило в пот. Значит, все-таки иллюзия… И теперь она одна, сестры, видимо, отстали.
Один на один с опасной тварью…
В воздухе снова разлился ощутимый запах гниющей плоти. Ведьма опустила глаза и невольно вскрикнула: из-под прелых листьев под ногами выглядывал маленький человеческий череп. А еще клок полотняной рубахи…
Где-то рядом хрустнула ветка. Миральда резко обернулась — никого. Только тонкие ветви кустарника еще шевелятся, словно кто-то только что прошел мимо, отодвинув их.
…Ночницы любят нападать со спины.
Ведьма развернулась, резко приседая, уходя в сторону, — и как раз вовремя: острые, как лезвия, когти вспороли воздух там, где за миг до этого была ее шея.
Белое лицо в синих прожилках.
Спутанные, сбившиеся в колтун черные волосы.
Глаза — нечеловеческие, полностью залитые чернотой, так похожие на два отполированных кусочка черного обсидиана…
И разверзнутая пасть, усаженная иглами зубов.
…Болотная ночница.
Нелюдь заверещала — да так, что, казалось, еще не много — и лопнут барабанные перепонки. Миральда, задыхаясь, отскочила назад, восстанавливая дистанцию, одновременно обращаясь к Силе, запертой в ее обсидиановом ожерелье, костях лягушек и птичьих лапках. Огненные стрелы магии пронзили руки, ища выход; два слепяще-белых потока ударили в грудь ночнице, отбрасывая ее назад.
А из зелени кустов, навстречу распластавшемуся в воздухе телу нелюди рванулись еще потоки Силы, разрывая ночницу пополам.
…Эсвендил потрогала носком сапожка замершую верхнюю часть тела твари.
— Уфф… Ты заставила нас побегать, Миральда. Едва успели.
— Да уж, — Глорис усмехнулась, — но ты все равно молодец.
Миральда прислонилась спиной к черному стволу. Отчего-то ее мутило, перед глазами прыгали цветные мушки.
— Я думала… ребенок настоящий.
И невольно бросила взгляд туда, где из-под прелых листьев выглядывал детский череп. Проклятая нелюдь… Эсвендил поморщилась:
— Всего лишь иллюзия, сестра. — И, пнув носком сапожка начавшее стремительно разлагаться тело ночницы, поинтересовалась: — Ну что, будем брать это в деревню?
Разумеется, молчаливое свидетельство своих ведьмовских подвигов они оставили в лесу. Пройдет еще немного времени, и то, что было ночницей, рассыплется в прах, вернется в лоно Атхены, Матери-Земли — и ничто не будет напоминать о том, что когда-то среди болот жила опасная тварь… Разве что только человеческие кости, оставшиеся после ее пиршеств.
Ведьмы вернулись в деревню грязные и усталые, прошествовали сквозь сбившиеся в кучу избы, ловя на себе неприязненно-недоумевающие взгляды женщин, и с гордо поднятыми головами скрылись в своей развалюхе.
Глорис, не раздеваясь, растянулась на тюфяке.
— Уфф… Мне кажется, наши таланты здесь не оценят.
И подмигнула Эсвендил. Та лишь пожала плечами.
— А ты никак ожидала, что тебя здесь примут с распростертыми объятиями?
Младшая открыла было рот, чтобы ответить, но как раз в этот миг в дверь осторожно постучали.
Миральда хлопнула себя рукой по лбу. Шенти! Как она могла забыть? Да и сестрички тоже хороши… А солнце уже висело над самым краем мира, аккуратный малиновый шарик, закутанный в легкий пух облаков.
— Это, я полагаю, наша страдалица? — недовольно пробурчала Глорис, неохотно поднимаясь с тюфяка. — Ну что ты, Миральда, замерла, как колода? Открывай. Делать нечего.
— Мы управимся быстро, — заверила Эсвендил, — ночницу-то убили.
Миральда отворила дверь, но на пороге увидела отнюдь не Шенти, а здоровенного детину в грязноватой рубахе и темно-синих шароварах, что должно было быть роскошью для этих мест. Его темные глаза буравчиками впились в лицо Миральды, затем взгляд быстро переместился на Эсвендил и Глорис.
— Э-э-э, — промычал он неуверенно, — отец прислал узнать, как вы тут устроились и не нужно ли чего?
Ведьма, прищурившись, разглядывала парня и наконец пришла к выводу, что лицо у него довольно приятное, только лоб малость низковат, что могло служить признаком отсутствия возвышенных мыслей.
— Ты сын Мареса? — Она приветливо улыбнулась. Улыбка эта, как солнечный луч в воде, расплескалась на лице нежданного гостя, он улыбнулся в ответ — и показался ведьме очень милым.
— Да. — Он покраснел и опустил глаза. — Отец просил узнать…
Миральда и не заметила, как Глорис оказалась рядом с ней — плечом к плечу.
— У нас все просто замечательно, — сладко пропела младшая ведьма, — передай отцу, что мы благодарны, очень благодарны ему за все! — И тут же, подмигнув, добавила: — А ты похож на Мареса, Хаттар свидетель! И статью, и лицом…
Улыбка на лице старостиного сына стала еще шире, хотя трудно было представить, что такое возможно.
— Э… ну… я пошел… тогда, — промычал он, неуклюже переминаясь с ноги на ногу.
— Нам было приятно тебя повидать. — Глорис вдруг шагнула вперед и дружески хлопнула его по широченному плечу. — Заходи еще как-нибудь! И еще… Как тебя зовут, а?
В глубине избы презрительно хмыкнула Эсвендил. А самой Миральде захотелось сквозь землю провалиться от стыда. Потому что милая сестренка Глорис занималась не чем иным, как привораживанием. И — помилуй Атхена — кого? Грязного, неотесанного мужлана.
— Что это ты вытворяешь?!! — прошипела ведьма, ущипнув Глорис за локоть.
— Не твое дело, — огрызнулась та и, по-прежнему сладко улыбаясь, уставилась в карие глаза безмятежно улыбающегося мужчины.
— Меня… э-э… Маркеш…
— Замечательно! — бодро пискнула Глорис. — Ну иди, иди, Маркеш. Приятно было потолковать с тобой.
Он медленно побрел прочь, поминутно оглядываясь и рискуя свернуть себе шею. Миральда с треском захлопнула дверь.
— Зачем он тебе, Гло?
Та беззаботно махнула рукой.
— Это тебе никто не нужен, Миральда. А я… мне хочется жить как все, понимаешь?
— Жить как все — это не значит вешаться на первого встречного, — уточнила Эсвендил. Она сидела на тюфяке, скрестив ноги, и расчесывала длинные волосы медного цвета.
— Я тоже так думаю, — заметила Миральда, — однако… где же Шенти?
Она снова распахнула дверь и вышла на покосившееся крыльцо, зябко ежась каждый раз, как ветер дул со стороны леса.
Солнце село; щупальца молочно-белого тумана вы ползали из болот, тянулись к сбившимся, словно цыплята без наседки, избам. И Миральда вдруг особенно остро ощутила что-то недоброе, угрожающее в этих холодных сумерках, словно дурное предчувствие всколыхнулось в груди.
Оглянувшись на сестер, Миральда спустилась с крыльца и выглянула на дорогу.
Никого — только постепенно сгущающийся белесый туман, клубящийся и живой.
«Не случилось ли чего? — мелькнула тревожная мысль. — Народ здесь темный, нелюди страшится…»
Когда что-то легко коснулось плеча, ведьма едва не подпрыгнула. Стиснув защитный талисман, она обернулась и увидела Шенти, в сумеречной дымке куда как больше похожую на бесплотного духа, чем на живого человека.
— Я пришла, — громким шепотом сказала девушка, — еле улизнула.
— Хорошо, — выдохнула ведьма, — пойдем.
— А это… Это будет очень больно?
— Думаю, ты даже не почувствуешь.
…Они все сделали, как обычно, и к утру Шенти заснула глубоким сном, каким спят после долгой, изматывающей болезни. С рассветом Миральда разбудила ее и, выводя из дому, попросила:
— Шенти… Ты не болтай о том, что мы для тебя сделали, хорошо? Как бы тебе хуже от этого не было, если узнают…
Девушка молча кивнула. Затем протянула на раскрытой ладони серьги с мелким речным жемчугом.
— Вот, возьмите. Больше мне нечем отплатить вам.