- Понятно. Не поверишь, но я вспомнил, что очень боялся какую-то женщину. Думал, что это бабушка. И все ждал маму.
- Да, я знаю. Бабушка тебя навещала, когда могла, привозила одежду, игрушки, сладости всякие. И говорила тебе, что совсем скоро приедет мама и заберет тебя. Я ведь ей написала, что хочу тебя усыновить. Я ведь знала, что виновата во всем. А потом уже просто жалела тебя. К тому же знала, что своих детей у меня никогда не будет. А Клавдия… Она специально тебе говорила, что никакой мамы у тебя нет, что никто за тобой не приедет. Я ее никогда не любила, а как узнала, так вообще возненавидела.
- Мам, а теперь расскажи, в чем была твоя вина. Не бойся ничего. Что бы там ни было, я… все равно буду тебя любить. Всегда. И вы с папой всегда будете моими настоящими родителями.
Сказав это, я испугался, что маме может послышаться в моем голосе фальшь, но… Фальши не было. Я прислушался к себе и понял, что не обманул ее.
- У нас с Настей было четыре года разницы. Неприятно такое говорить, но я была ребенком нежеланным и не очень-то любимым. Конечно, напрямую мне никто ничего не говорил, но все равно до меня доходили какие-то семейные сплетни, что мама была смертельно влюблена в Валю Булыгу. Ты, наверно, уже знаешь, он ей приходился каким-то дальним родственником и был намного ее старше. Когда он женился, она, что называется, пошла в разнос. И в конце концов от кого-то забеременела. Может, от папы – то есть от дедушки, может, и нет. Кажется, она и сама не знала. Как бы там ни было, они поженились, без особой любви, как говорится, по производственной необходимости. Ну а потом, похоже, друг к другу притерлись, притерпелись. И решили еще ребенка родить. Сына. Правда, получилась опять девочка, но это уже было неважно. Главное, что этого ребенка они хотели, ждали, а стало быть, отношение к нему было совсем другое.
Сколько себя помню, я всегда была при Насте чем-то вроде Золушки. Подай-принеси-сделай. Но что бы я ни делала, всегда все было плохо и не так. Причем ругали меня обычно именно при Насте, и она очень рано смекнула, кто в нашей семье инфанта. И попыталась на мне ездить. Только мне это не понравилось, и я ее быстренько на место поставила. Самое интересное, что я-то ее все равно любила, а вот она меня, судя по всему, тихо ненавидела. Нет, если я что-то ей говорила, она меня слушалась, но смотрела на меня при этом так… И всегда маме ябедничала: мол, Оля меня обижает. А мама ей верила. И мне влетало по первое число. Самое интересное, что Насте верили все. Я понимаю, Мартин, это твоя родная мать, и вообще о покойниках дурно не говорят, но приходится. Она выглядела таким ясным ангелочком, которому просто не возможно не верить. Ее все любили. А меня считали злой завистливой стервой. Пожалуй, единственными, кто наоборот любил меня и недолюбливал Настю, были соседи. Пушницкие. Особенно Виталий Федорович.
- Его сегодня в больницу увезли. Видимо, инфаркт. Когда я его начал расспрашивать о тебе, ему плохо стало.
- Пожалуйста, Мартин, позвони, узнай, как он, - встревожилась мама.
- Хорошо, позвоню.
- Ну вот… В общем, жили мы сам видел в каком районе. Гопоты там было немерено. Как-то раз я шла домой и увидела во дворе Настю. С парнями лет восемнадцати. Гитара, вино. Ей тогда было всего десять, но выглядела она лет на четырнадцать. Она вообще как-то очень рано созрела. Я ее утащила домой, отругала, пригрозила, что все родителям расскажу. Она меня уверяла, что ни за что, никогда. Что не курит, не пьет и вообще просто рядом стояла. И правда, больше я ее с ними не видела. Если она и крутилась с ними, то где-то в другом месте. А через пару месяцев меня затащили в подвал трое каких-то скотов… - мама отвернулась и замолчала. Я погладил ее по руке, она вздохнула глубоко и продолжила: - Они меня избили и… и изнасиловали. И бросили там, в подвале. Не знаю, сколько я там пролежала. Очнулась, поползла кое-как по ступенькам. У меня была нога сломана в двух местах, ребро, ушиб позвоночника. И там меня Виталий Федорович подобрал. Принес домой, вызвал милицию, скорую. Потом нашел врачей хороших. Самое ужасное было потом. Про милицию и говорить не хочу, все эти расспросы, ухмылки. Мол, сама с ними пошла, да в цене не сошлись. Хуже всего было то, что родители, кажется, тоже так думали – сама виновата. Конечно, в прямую они так не говорили, но… я чувствовала. Зато Настя мне очень сочувствовала. Хотя я была почти уверена, что это были ее великовозрастные дружки. Конечно, доказательств у меня никаких не было. Там темно было, я никого толком не рассмотрела и не запомнила. Так их и не нашли.