После обеда Нуна отстранила его от мытья посуды, а он пошел на улицу, достал несколько кирпичей китового сала, нарезал большие, щедрые куски.
Луч света от большого фонаря выхватывал из закоулков сарая то одну, то другую собаку, Нуна каждой бросала ее долю.
Собаки сидели на цепи, тут всегда располагались упряжки, и для каждой собаки в стенах были вбиты крючья для цепей. Некоторые собаки даже знали свое место.
Нуна бросала куски, собаки повизгивали от нетерпения, но Николай заметил, что кое-кому из собачек перепадало больше, и он решил, что в упряжке у Нуны есть свои любимчики, а того в голову не пришло, что в упряжке есть молодые и старые, ленивые и трудяги, и больные, возможно.
Иногда, как бы случайно, Николай направлял луч света на Нуну, и ему нравилось смотреть на нее из темноты, и нравилось, что она не замечает этого или делает вид, что не замечает.
Перед сном еще раз почаевничали, и Нуна рассказала, что старик на охотучастке — ее отчим, а мама в поселке, на этот раз не поехала, прибаливает, вот Нуна вместо нее приехала: как же мужчине одному? А будущей осенью она намерена поступить в Провиденское СПТУ, на отделение радистов-оленеводов, есть там такое, радисты в тундре нужны…
Выбор ее Николай одобрил, пообещал показать свое радиохозяйство и начал с «Грундига», увеличив громкость. На этом его радионаставничество и закончилось. — рация базы стояла опечатанной, пользоваться ею Николаю не разрешалось, вся связь шла через полярную станцию.
Потом он сходил в кладовку.
— Вот кукуль, вот чистый вкладыш… тепло и сухо, — говорил Николай, готовя Нуне постель. — На этом месте у нас начальник спал, это его место… самое лучшее.
Нуна представила себя начальницей и хихикнула.
— Между прочим, смеяться ни к чему. На Севере надо устраиваться покомфортней. Наш начальник знал в этом толк. Вот. Спокойной ночи. Утром вам кофе в постель?
— Спокойной ночи, — улыбнулась она.
Николай взял электрический фонарь и пошел выключать движок.
Свет потух, движок заглох, стала слышна тишина.
— Ты в погоде разбираешься? — крикнул уже со своей лежанки Николай.
— Нет… не умею… — ответила она. — Это старики наши умеют. И мама моя.
— Если будет погода, я покажу тебе лучшее место для капканов. Сразу план по песцам выполнишь! Поедем?
— Поедем. Я еще не весь участок осмотрела.
— Спи, Нуна. Хорошо у нас?
— Очень хорошо, спасибо.
Утром, не успев как следует проснуться, он заметил, что Нуна собрала завтрак. Печь гудела, на столе горела свеча.
Он быстро вскочил, сбегал к движку, пошаманил немного, раздалось чиханье, робкий стук, потом движок мерно затарахтел, и комнаты залились электрическим светом.
— С добрым утром! — радостно закричал он, бросаясь за полотенцем. Умылся Николай на улице снегом. — Как спалось? Зачем встала рано?
Потом бросился к приемнику, включил «Маяк», утро он всегда начинал с новостей по радио.
Утро было тихим, морозным. Все небо до горизонта — в крупных звездах.
— Бери добавку! — накладывал он Нуне. — Кто много ест, от того пользы больше! Весь день на улице будем — заправляйся основательно!
Она не отказывалась. А в дорогу взяли сухари, конфеты, термос чаю.
— Идем, покормим собак, запряжемся, потом еще попьем чаю — и в дорогу!
Она согласилась.
Чай пили долго, как бы напиваясь впрок. У Николая было радостное, возбужденное настроение; «Как у собаки перед дорогой», — подумал он про себя.
Нарта легка, да и груза с собою немного — рюкзак с провизией, карабин, топор, фонарь, две оленьи шкуры, чтобы мягче сиделось. Легко неслась упряжка. Нуна каюрила, Николай — пассажир. Всего лишь раз он показал дорогу, махнул на юг — «туда!»
Галстук благоразумно бежал сзади по следу нарты, стараясь не забегать вперед и не раздражать своим праздным видом упряжных псов.
В ночи при свете звезд угадывался чистый горизонт, видны были силуэты гор на севере острова, а до бухты Южной, где лежала туша кита, не меньше трех часов ходу.
«Неудобно как-то, — думал он, — еду пассажиром. Эмансипация по-чукотски… А что делать?»
Ничего не поделаешь — придется оставить мужские амбиции. Тут Нуна хозяйка, а Николай даже не помощник. Николаю сидеть да помалкивать. В прямом смысле. На нарте за спиной каюра шибко не разговоришься. Да и отвлекать его ни к чему. Вон с того обрыва можно запросто сверзнуться на лед — ни собак, ни своих костей не соберешь.