Когда нарта тронулась, старик крикнул, подражая рыку моржа. Витя остановил собак, сложил руки рупором и тоже ответил, как морж. Кергитваль засмеялась. Что-то сказала старику, махнув рукой. Наверное, что у Вити получается лучше. Потом на крыльцо вышла Машенька. Она прошла немного по нашему следу и долго стояла, раздетая, махая нам рукой.
Я давно заметил, что если в путь провожает женщина, ничего плохого в тундре с тобой не случится.
Крылья Экзюпери
И каждую весну, и каждую осень над этим местом пролетают гуси.
Белые канадские гуси пролетают над светлой галечной косой, и каждый сбрасывает здесь одно перо.
Тут уже много перьев, но еще мало…
Несколько лет назад здесь упала большая железная птица. Она лежит почти целая. Сломаны только крылья. Бело-красные крылья самолета ледовой разведки.
…Тогда в конце лета он тоже летел на юг. И гуси держали курс к Средиземному морю.
Говорят, летчик, которого знает весь мир, упал в Средиземное море. Но это неправда. Никто не знает, где он упал. И только эта девочка знает.
Каждую весну и каждую осень девочка приходит к бело-красной могиле с цветами.
— Кто летал на нем? — спросил я.
— Разве ты не знаешь? — удивилась она. — Это же…
— Но ведь он упал в Средиземное море, еще тогда, в сорок четвертом!
— Нет, нет! Ты ничего не знаешь! Смотри, здесь все цело, как у него дома… и приборы… и кабина… самолет ждет его. Посмотри, отсюда хорошо видны небо и земля… ты ведь знаешь, что такое небо? Что такое земля? Ведь ты летчик… ты хороший летчик?
— Да, — сказал я, — хороший.
— Но ведь ты упал в прошлом году?
— Да, упал.
— А теперь летаешь? — спросила девочка.
— Да, летаю…
— И он тоже улетит… Ведь если ты мог, почему же не может он?
— Не знаю, — сказал я, — мне проще, я вернусь…
— Он тоже вернется. Раньше же он возвращался?
— Он всегда возвращался, — сказал я. — Он всегда возвращался куда-нибудь, где его ждали… где без него было почти так же, как и с ним.
— Он умел возвращаться, — решила девочка.
— Да. Он умел летать и всегда возвращаться, когда его ждут.
— Значит, у него было много друзей. Я тоже буду его ждать, — сказала девочка.
— Все люди… все хорошие люди были его друзьями. И даже те, кого он не знал.
— С друзьями хорошо, — сказала девочка, — спокойно…
— Он всегда возвращался к друзьям, и к женщине, с которой ему было хорошо.
— Он их любил?
— Да. Он любил их и поэтому часто от них улетал.
— Разве это надо? — спросила девочка.
— Да. Ведь о том, что ты любишь землю, узнаешь в небе, а о том, что не можешь без неба, узнаешь на земле.
— А море? — спросила она.
— Море как небо… На земле всегда ждут тех, кто в небе, кто в море.
— …и кто в тундре, — сказала девочка.
— Да.
— А завтра я и тебя буду ждать, ладно?
— Но я не прилечу завтра.
— Ну и что? Ты прилетай когда-нибудь. А ждать я начну завтра…
Я молчал.
Я знал — что это такое, когда на свете есть женщина, которая тебя ждет…
Я хотел его выпустить, но он был смертельно ранен. Его убил Виктор, мой друг, парень, который всегда боялся обижать женщин, но из-за его неуклюжести они всегда обижались. Зря, конечно, ведь он просто никогда не говорил неправды.
Но он хорошо стрелял на сто и триста метров, и я отдал ему карабин, пока вытаскивал лодку на галечную косу. Резиновая лодка еще не успела умереть, она была только сморщенной, когда он принес гуся. Белый гусь уже не глядел, но лодка еще дышала, — казалось, будто это последнее дыхание птицы.
Гусь был большой, но тощий и его новые белые перья украсили бы любой туалетный столик любой красивой женщины. Я стриг купоны собственной безнаказанности: я вырвал два пера, чтобы подарить.
— Через день перья умрут, — сказал Виктор, — и они не будут нужны никому.
Перья умерли к вечеру, они уже ни на что не годились, я вытащил их из целлофана, где было наше НЗ — спички и шоколад. Перья были мягкими, некрасивыми, синими у основания. Виктор знал о гусях все.