А Серно-Соловьевич? Он нанял лихача, велел гнать рысака по Невскому проспекту, а сам из пролетки, на ходу, разбрасывал листы на Невском - прохожие подбирали!
Все отпечатанные прокламации были распространены в Петербурге ни дни дня. На то, что они сотрясут устои самодержавии, III«лгунов и его друзья не могли рассчитывать. Но верилось им, что убеждающее слово западет в душу многим и, значит, окажется не напрасным.
Договорились между собой: в случае ареста не поддаваться угрозам жандармов, не сознаваться ни в чем. Не терять самообладания!
В пять часов утра 14 сентября снова разбудил их звонок у дверей, еще более резкий, чем две недели назад. На сей раз явилось человек пятнадцать жандармов и полицейских. Обыск по всей квартире длился до полудня, обшарили, кажется, все, но что они могли найти? Искали больше у Михайлова, Шелгунов и Михаэлис интересовали их, видимо, постольку, поскольку все жили на одной квартире.
Михайлов ничем не выдавал своего волнения. В щелочках глаз его оно скрывалось неразличимо. У него дрогнуло лицо лишь в тот момент, когда в детской заплакал, проснувшись, его миленький сын. Людмила Петровна уговаривала Михаила Ларионовича позавтракать, но есть он не мог, сказал, что у него пересохло но рту, и только выпил стакан чал.
Закончив обыск, жандармский полковник с холодной любезностью обратился к Михайлову:
- Я принужден пригласить вас с собой.
Добавил, что отвезет его в Третье отделение. Это означало арест.
Михайлов зашел в детскую поцеловать на прощанье маленького Мишу. С Людмилой Петровной обняться на людях не решился. Она разволновалась до слез и не могла это скрыть.
Николай Васильевич и Веня хмуро проводили Михаила Ларионовича по лестнице вниз, в подъезде простились. Михайлова ожидала полицейская черная карета, на ее переднем сиденье жандармы поставили коробки с конфискованными бумагами Михайлова и чемодан с его вещами. Чуть поодаль, на тротуаре, столпились прохожие - должно быть, пытались угадать, почему столько жандармов суетится у этих ворот? Кого забирают?
Утро было яркое, солнечное - таким оно часто бывает в пору бабьего лета, когда прозрачен воздух и зеркальна вода в канале у Аларчина моста. Черная карета отъехала от дома, покатила по булыжной мостовой Екатерингофского проспекта. От близкой церкви на Покровской площади доносился колокольный перезвон.
Веня был вне себя от возмущения, когда вернулся домой из университета. Рассказал: студентам объявлены новые, придуманные реакционерами правила! По этим правилам запрещаются студенческие сходки и вводится обязательная плата за обучение. Эти правила бьют в первую очередь по студентам из неимущих семей! Им придется оставить университет, распрощаться с надеждой на образование... Если бы такие правила ввели год назад, студенты, возможно, отнеслись бы к ним, как относятся к неотвратимому злу, с удрученностью, но без всякого протеста. Так было бы еще год назад, но теперь... Они же прочли воззвание «К молодому поколению».
В субботу 23 сентября студенты собрали общую сходку во дворе университета. Созвали, несмотря на запрет. Все бурно возмущались новым решением властей.
В понедельник с утра двери университета оказались заперты. Вывешено объявление: лекций не будет - до дальнейших распоряжений. То есть, надо было полагать, до тех пор, пока студенты не утихомирятся, не смирятся. А сейчас тысячная толпа студентов возбужденно шумела во дворе. Явились настороженные полицейские. Не находя достаточного повода разогнать толпу, они лишь громко повторяли:
- Господа, лишние удаляйтесь!
Кто то из студентов ответил:
- Полиция лишняя.
Веня Михаэлис приставил к штабелю дров легкую лестницу, поднялся по ней, чтобы все его видели, и во моем голос признал студентов пойти на Колокольную улицу, где живет попечитель университета генерал Филипсон, - потребовать у него объяснений и выразить общий протест.
И все пошли! Вереницей по набережной Невы, через Дворцовый мост, мимо Зимнего дворца, по солнечной стороне Невского... Свернули на Владимирский проспект, потом ни Колокольную. Студенты столпились в узкой Колокольной улице возле дома попечителя и стали громко требовать, чтобы он вышел. Но то ли его не было доме, то ли он не хотел выходить. А тут прибыл жандармский генерал Шувалов. Он вышел из кареты и призвал толпу разойтись. С явной угрозой в голосе он заявил, что власти не намерены допускать подобное. Ему наперебой стили объяснять, в чем дело... Но, видимо, никакие объяснения Шувалова но интересовали, он снова призвал всех разойтись. Кто-то закричал:
- Что вы слушаете его! Нам жандармы не начальники!