А девчонка, заложив руки за спину, стояла, раскачиваясь, теперь перед ним и строго смотрела ему в глаза.
— Проси прощения, — наконец назидательным тоном проронила она.
И тогда он поднял глаза и скривился в ехидной усмешке:
— А еще чего хочешь?
Она, изумленная такой неслыханной дерзостью, повернулась к мужчине и с удивлением произнесла в его сторону:
— Папа, он еще и грубит! Давайте сдадим его в милицию.
— Отстань от него, Эдита, — женщина поднялась с софы, подошла к Юрке и положила руку ему на плечо. — Я уверена, что он уже раскаялся и впредь в сад лазать не станет. Захочет яблок, подойдет и попросит. Ведь правда, мальчик? Как тебя зовут?
— Юрка, — хмуро ответил он.
— Ну тогда, Юрка, садись за стол, будем пить фруктовый компот и есть яблочный пирог.
— Не хочу, — ответил он, хотя в горле все пересохло и ему очень хотелось пить. — Мне домой пора. Уроки делать.
Мужчина улыбнулся:
— Ты действительно не хочешь с нами сесть за стол?
— Уроки… — снова повторил Юрка и облизнул пересохшие губы.
— Тогда проводи его, Эдита. До калитки.
Юрка, волоча ноги, словно под конвоем, шел по песчаной дорожке. Он впереди, а сзади — конвоир-девчонка. Он отодвинул щеколду, не оглянувшись, открыл калитку и хотел было покинуть злополучный сад. Но за спиной раздался приказной голос девчонки:
— Стой!
Он повернулся. Она стояла перед ним и в вытянутых руках держала две огромные желтые груши.
— Возьми.
— Обойдусь.
— Ну возьми же, я тебя прошу.
Он молча взял фрукты и, не сказав ни слова благодарности в ответ, побежал домой.
А через полтора месяца уже смог отблагодарить ее за подарок. Однажды, выбежав из школы на улицу, он увидел, как два пацана, выхватив у нее портфель с нотами, дразнились и перекидывали его из рук в руки. Эдита, плача, металась между мальчишками, но забрать свою «нотную грамоту» так и не могла. И он, не раздумывая, полез в драку.
…Эдита, как когда-то в тот памятный вечер и ее мать, сидела на софе с газетой в руках. Он бережно снял Фильку с плеч и поставил на пол. Мальчишка тут же опустился на колени и с силой толкнул игрушку. Милицейская машина покатилась по полу.
— Дядя Юра, а вы тоже были милиционером?
— Был, — кивнув в ответ, подтвердил Агейко.
Эдита поднялась с софы, подошла к нему и, обволакивая ароматом дорогих духов, прижалась к его щеке.
— Как долго ты к нам не заходил! Я ужасно по тебе соскучилась. Почему ты стал меня избегать?
— Дядя Юра, а вы на такой же машине ездили?
— Приходилось, — почти касаясь губами уха Эдиты, ответил Агейко.
— Филипп, — отстранясь, строго сказала она. — А тебе, дружок, пора на боковую. Ну-ка, бегом в спальню.
Они остались вдвоем.
— Так ты можешь объяснить, какая собака тебя укусила? Почему ты стал избегать встреч со мной? Разлюбил?
— Ты же сама прекрасно знаешь, что нет, — он подошел к ней, обнял за талию и привлек к себе. — Я, как и двадцать лет назад, безумно тебя люблю.
— Ну уж! — с сомнением возразила она. — Двадцать лет назад ты больше любил лазить по чужим садам и огородам…
Эдита хотела сказать еще что-то, но он не дал ей договорить. Он поймал ее губы, и теперь они оба медленно передвигались в сторону софы…
— А ты начинаешь седеть, — она натянула на себя простыню и положила голову ему на грудь. Он гладил ее плечо и, размышляя о чем-то, смотрел в потолок.
— О чем ты думаешь? — спросила она.
— О тебе, — хрипло ответил он.
Она обхватила его за плечи и крепко прижалась к нему. Ее губы нежно прикасались к его щекам, носу, подбородку.
— Слышишь, не ревнуй меня. Никогда не ревнуй.
— Но ты даешь повод…
— Я?!
— Ты же не хочешь, чтобы мы поженились…
— Хорошо, вставай и идем в церковь венчаться. Но разве от этого наша любовь станет сильнее? Ты ведь знаешь, что я уже в своей жизни один раз обожглась с замужеством. И теперь Филька тому напоминание.
Он пропустил ее последние слова мимо ушей. Ему не нравилось, когда она, пусть даже в черных тонах, вспоминала о своем неудавшемся браке. Да и ему, Агейко, не очень-то приятно было вспоминать то время, когда его призвали в ряды Военно-Морского Флота, а Эдита не дождалась его. Впрочем, он не держал зла и оправдывал ее легкомысленное поведение развеселой студенческой жизнью.
— А потом, мне не нравится, — снова заговорил он, — что на этой даче слишком часто стал бывать Пантов. И что общего у такого типа может быть с Хоттабычем, непонятно. — Агейко нежно взял в ладони лицо Эдиты и, словно чего-то испугавшись, спросил: — А сам Хоттабыч, случайно, не нагрянет?