Сердюков, не поворачиваясь, через плечо ткнул большим пальцем в сторону двери областной думы:
— Туда идти боюсь.
Рабочие расхохотались:
— Вы к тому же мужик с юмором. Ну, до встречи, Виктор Пантелеевич. Ждем вас в гости…
Он повернулся, набрал в грудь побольше воздуха, подумав: «Черт с ними, документами. Отсижусь и так», и, глядя под ноги, быстро зашагал к подъезду. Поднялся по ступенькам и тут же услышал знакомый голос:
— Виктор, возьми папку.
Он поднял глаза. Перед ним стояла Лена Пряхина.
— Доброе утро, Лена.
— Хотелось бы, — слегка улыбнувшись, ответила она, и Сердюков понял, что статья ею уже прочитана.
— Давно здесь стоишь? — чтобы спрятать свою неловкость, спросил он.
— С тех пор, как ты попал в окружение.
— Отбился, — кивнул он в сторону свертывающих свои рукотворные транспаранты пикетчиков.
— И мы отобьемся. Не переживай, — и она осторожно поправила на нем съехавший в сторону галстук.
5
Старая садовая калитка, сколоченная из массивных дубовых досок, была закрыта с внутренней стороны на щеколду. Юрий Агейко, вспомнив, как когда-то в детстве лазил в этот сад воровать яблоки и груши, решил перелезть через забор. Он расстегнул пиджак, чтобы тот не стеснял его движений, подпрыгнул и ухватился за края досок. Затем легко подтянулся и перекинул ногу на другую сторону ограды.
— А мне мама говорила, что на заборы взбираться нельзя. По заборам только кошки лазают. И еще — бандиты и хулиганы.
Агейко посмотрел вниз и прямо под собой увидел мальчишку с длинными густыми волосами, который держал наперевес в руке стреляющее шариками детское ружье.
Он улыбнулся, тут же спрыгнул вниз, присел на корточки перед мальчуганом и протянул ему широкую ладонь:
— Привет, Филька!.
— Здравствуй, дядя Юра, — ответил маленький охотник и, не замечая протянутой руки, сразу уселся к Агейко на колено и обнял за шею.
— А ты мне подарок и в этот раз принес?
— Да принес, принес. Вот, держи, — и Агейко вынул из кармана коробочку с миниатюрным милицейским «жигуленком». — Будешь милиционером.
Филька, увидев подарок, счастливо заулыбался, закинул ружье за плечи но, приняв в свои руки коробку, тут же дал категоричный ответ:
— Нет. Милиционером я не буду.
— А кем же ты будешь? — Агейко поднялся вместе с мальчиком и медленно тюшел по садовой дорожке, посыпанной песком.
— Я буду как дед — спикером.
— Кем-кем? — наморщил лоб Агейко.
— Спи-и-ке-ром! — протянул Филька, словно обижаясь на непонятливость такого взрослого человека.
— Ну дай бог, — не стал спорить Агейко и обратился к мальчику: — Ну показывай, где мама? В доме или в беседке?
Филька, занятый распаковкой игрушки, махнул рукой в сторону веранды.
С Эдитой Юра Агейко познакомился после того, как его почти два десятка лет назад поймали в саду теплым сентябрьским вечером. Вместе с друзьями-подростками они проникли на дачный участок. Он лазил на яблони и тряс ветки, а подельщики собирали фрукты с земли и набивали ими карманы, совали за пазухи. Когда кто-то из сорванцов скомандовал «полундра» и все, кто был внизу, за считанные секунды перескочили через ограду, он некстати зацепился штанами за ветку и никак не мог слезть с дерева. Высокий, стройный мужчина с рано поседевшими висками молча поднял руки, помог высвободить штаны и снял его с дерева. Затем крепко взял за руку и повел к дому по песчаной дорожке.
— Куда вы меня ведете? — заканючил Юрка.
— На суд, — коротко ответил мужчина.
— Отпустите, я больше не буду.
Но мужчина крепко держал его за руку. Они поднялись на крылечко и вошли на просторную веранду. Посреди комнаты стоял огромный круглый стол, центр которого украшала соломенная ваза с грушами и яблоками. В сумрачном свете светильника в углу на софе он увидел женщину, которая без какой-либо злобы глядела на него и чему-то улыбалась.
Мужчина подвел его к столу, выпустил руку, уселся в кресло-качалку и только после этого, напустив на себя строгий вид, проронил:
— Ну, мы слушаем. Кайся.
И Юрка, уже готовый было пробубнить свое дежурное «Я больше не буду», затылком почувствовал, что позади кто-то стоит. Он повернул голову и увидел белобрысую девчонку с тонкими косичками, которая, по его мнению, была младше года на два. Почему-то у него тогда сразу пропало всякое желание каяться. Во-первых, он видел добродушную улыбку женщины, судя по которой, она не собиралась причинять ему какого-либо вреда. Во-вторых, в спокойных глазах мужчины он тоже не заметил враждебности к себе. Ну и наконец, разве может мальчишка распускать нюни в присутствии девчонки? Он опустил голову и, казалось, был увлечен изучением своих грязных носков, выбивавшихся из сандалий.