Но в его лице сквозь страдание сияло непостижимое выражение светлой надежды и печали; он любил ее — здесь не могло быть сомнений! И когда эта последняя мысль побеждала, Элизабет чувствовала, что готова на все — последовать за этим человеком куда угодно, расторгнуть помолвку, уйти из семьи, претерпеть позор, стыд, унижение.
И внезапно она решилась — пойти к нему и… И будь что будет.
День был ветреный, воздух легкий. С утра ярко светило солнце, потом стали набегать облака, над горизонтом затемнели тучи. Ничего не сказав Джону, она вышла за калитку и быстро, словно боясь передумать, пошла к мосту через Моль. Ноги сами несли ее. Вот и болотце, вот роща, тревожно шумевшая под ветром глянцевыми широкими листьями. Вот и холм святого Георгия. Запыхавшись, она поднялась наверх и огляделась. Широкое плоскогорье колыхалось от набегавшего ветра, тени облаков бежали по траве. Нигде ни души.
Она, волнуясь, шла по знакомой дороге прямо к старому дубу и обдумывала первые слова, которые скажет, когда увидит его. «Я хотела повидать вас… Как вы жили это время?» Или так: «Как долго мы не виделись! Я скучаю без вас…» И пусть сам решает, как быть дальше.
Странная тишина заставила ее замедлить шаги, когда она подходила к дубу. Ни мычания коров, ни блеяния овец… Утоптанная площадка в тени, где им так хорошо говорилось весной, пуста. И вокруг — пусто. Только жаворонки поют в вышине. Элизабет поколебалась мгновение, потом, повинуясь безотчетному чутью, быстро пошла вправо.
Она шла долго, никого не встречая. Холм будто вымер. Она заглядывала в овражки, пересекавшие путь, всматривалась в купы деревьев, раскинувшихся там и сям, — но уолтонского стада нигде не было видно. Она никогда не заходила так далеко. Местность становилась все пустыннее, небо потемнело. Дорога поднималась вверх. Впереди она увидела правильный, длинный, будто насыпанный вал, за ним — какие-то развалины. «Римский лагерь, — пронеслось в голове. — Вот он где…» Она слышала, что на холме святого Георгия, на самой вершине, в незапамятные времена стояли легионеры Цезаря.
Элизабет взобралась на вал и оглянулась. Под бегущими облаками земля выглядела пестрой. Вдали, возле самого горизонта, клубилась роскошная зелень Ричмонд-парка, за ним текла Темза. У самых ног валялись в беспорядке большие беловатые камни, чуть поодаль возвышался сложенный из них маленький полуразрушенный домик. Взгляд ее скользнул дальше, вниз, в лощину, и сердце стукнуло. Пестрое небольшое стадо сгрудилось на зеленой траве. Элизабет на миг закрыла глаза, помянула имя божье и стала поспешно спускаться.
Джерард сидел в тени кустарника и читал какие-то бумаги. Поднял голову, услыхав шаги. Но как будто не сразу ее увидел. Вернувшись же в этот мир, обрадовался, встал и шагнул ей навстречу.
— Мисс Элизабет? Одна, в этой пустыне? А где Джон?
— Он сегодня на реке, ловит рыбу…
Она покраснела, хоть и не солгала. Покраснела потому, что не сказала брату, куда идет. И, почувствовав, что покраснела, стала заливаться краской еще больше, до корней волос. Джерард смотрел на нее молча. Она, опустив глаза, стояла перед ним; земля ускользала из-под ног. Спросила первое попавшееся:
— Что вы читаете? — и указала на листы в его руке.
Он оживился.
— Я ездил в Лондон и вот — получил оттиски трактата. Я читаю и исправляю опечатки.
— А о чем трактат?
— О, о многом. — Он взглянул на нее, как бы раздумывая, стоит ли женщине говорить о столь сложных вещах. Но лицо девушки светилось живым интересом, лоб был ясен, глаза умны; он стал объяснять.
— Эта книжка называется «Рай для святых». Я пишу о том, что святые божьи люди, бедняки и труженики, достойны рая — но не в небесах после смерти, а на нашей грешной земле. Достойны справедливой и честной жизни. Бедняк — носитель духа, его не прельстишь благами мира сего. И потому удел его — любовь.
Элизабет слушала, лицо ее выражало серьезное внимание, а сердце затопляла радость: он с ней рядом, он говорит с ней высокими словами добра и правды. А он продолжал:
— Скоро, скоро чистые души одолеют врага, и мы освободимся от дьявола угнетения. Дух уже сейчас проявляется во плоти, он распространяется в сынах и дочерях своих; Сын справедливости придет не в темные углы, а открыто: бедняки получат благодать.